Елена Федина - Наследник
Итак, я беден, безроден, лжив, беспомощен перед смертью и как идиот гладко выбрит!
8
Эска примеряла свадебное платье. Ее подруга помогала ей подшивать его снизу и сидела на полу. Мне стало не по себе, когда я увидел эти радостные приготовления.
— Я уже договорилась со священником, — сообщила Эска, — завтра утром он нас обвенчает.
Чему тут было удивляться? Она привыкла всё решать и делать сама. А я всегда с удовольствием готов был ей подчиняться.
— Ничего не выйдет, — сказал я.
Эска посмотрела на меня вопросительно, вся внутренне напрягаясь как зверь перед прыжком.
— Ильма, выйди, — попросила она подругу.
Та вышла, бросая на меня любопытные взгляды.
— В чем дело? — сухо спросила Эска, — ты уже передумал?
— Завтра утром похороны, — сказал я, — я не могу венчаться, когда хоронят мою мать.
Пришлось рассказать ей всё, как есть. И про мой взлет, и про мое падение. Она смотрела на меня то с надеждой, то с жалостью, она переживала вместе со мной эту короткую и очень странную историю, и я был ей за это невыразимо благодарен. Я всё рассказал, и мне стало легче.
— Я обманул тебя, — закончил я, — у меня нет ни дорлина. Зачем тебе такой муж, Эска?
— Дело не в твоей бедности, — вздохнула она, — а в твоей гордости. Из-за нее ты сбежал от меня на целых шестнадцать лет, из-за нее ты хочешь отказаться от меня навсегда! Правильно мне нагадала когда-то Жеральдина, что я буду ждать тебя всю жизнь…
Она была так прекрасна в недошитом белом платье с приметанными рукавами и неподвернутым подолом! Она была похожа на молодую девушку, у которой вся жизнь еще впереди, и которой безумно хочется счастья. Я обнял ее и прижал к себе так крепко, как мог.
— Прости меня, Эска. За всё. И не слушай свою Жеральдину. Если я тебе нужен, я никуда от тебя не уйду. Ни за что!
— Хотелось бы верить, — сказала она.
Остаток дня прошел в мелких хлопотах, ночь — как в бреду. Я почти не спал, и мысли одна хуже другой лезли в мою голову. Эска делала вид, что спит, но, по-моему, тоже о чем-то напряженно думала, или боялась чего-то.
Утром я отправился на похороны. Близко меня не подпустили, было много особ, куда более значительных, чем я, в том числе наследник всего состояния, кузен графини Гийом Гальма и даже сам король Лесовии Эрих Четвертый. Лориан не было.
Я проследовал в толпе слуг до кладбища, постоял там до самого конца, пока графиню не занесли в склеп и не закрыли ворота. Ворота я внимательно рассмотрел и решил, что перелезть через них — дело нехитрое. Проститься с матерью я должен был по-своему и без свидетелей.
Наверно, это было безумием: идти ночью, в мороз через весь город на кладбище. Эска не хотела отпускать меня и бежала за мной в ночной рубашке до самой двери, на нее пахнуло снегом и ветром с улицы, и я поспешно закрыл за собой дверь.
9
Круглая равнодушная луна освещала печальные молчаливые холмики могил и памятники. Дорога к склепу Гальма была вытоптана, искать ее не пришлось. Мне не было жутко, только ненависть и печаль наполняли мою душу. Я ненавидел смерть и хотел доказать ей, что я ее не боюсь и презираю. Я был безумен.
Через ограду нетрудно было перелезть, но она оказалась открыта. Я не спеша вошел в темноту каменного мешка, последнего убежища человеческих тел. Темнота была полной, лампа, которую я принес с собой, долго не зажигалась от холода и влаги, а когда наконец вспыхнула, я чуть было не пожалел об этом. Передо мной были столы, убранные покрывалами, на столах вместо яств лежали покрытые истлевшими тканями скелеты. Лампа дрожала в моей руке, и тени вокруг зловеще покачивались вместе с ней.
Гринциния тоже лежала под покрывалом, я осторожно откинул его и склонился над ней.
Лицо ее было белое-белое, губы подкрашены розовым, волосы убраны под вышитую жемчугом шапочку, глаза закрыты навсегда. Когда я беседовал с ней, я стеснялся смотреть на нее, и больше смотрел в пол, чем на ее лицо. Теперь я мог разглядеть его внимательно и запомнить на всю оставшуюся жизнь. «Ты не успела, мама! Как жаль, что ты не успела даже сказать мне, чего ты опасаешься!»
Странная игра светотени заставила меня поднять голову. Испытав внезапный приступ леденящего ужаса, я выпрямился.
На меня смотрели глаза, полные невыразимой пустоты. Да, сначала я увидел только глаза, а потом уже всю женщину, стоящую в изголовье. Я потерял дар речи, а может, и чувство времени.
Никогда не думал, что красота может быть столь отвратительна. Не помню, какое на ней было платье, и было ли вообще, ничего не помню, кроме ее удлиненного лица с впалыми щеками, с большим выразительным ртом, с глазами огромными и жуткими, почти лишенными какого-либо цвета.
Я понял, что ненавижу ее, раньше, чем пришел в себя.
— Кто вы? — сам собой пролепетал мой язык.
Женщина молчала долго, потом ответила низким голосом, почти не открывая рта.
— Твоя ненависть ко мне так сильна, что я пришла.
— За мной? — спросил я, покрываясь липким потом.
— Нет, — сказала она бесстрастно, — все боятся меня, и только ты ненавидишь. Твоя ненависть мешает мне.
— Я тебя еще и презираю, — сказал я, приходя в себя, — ты стервятница, ты предательница, ты воровка! Ты берешь то, что тебе не положено!
— Не тебе судить, что мне положено, Кристиан.
— Возможно. Но мне тебя ненавидеть.
— Если ты уцелел в Араклее, это не значит, что ты бессмертен. Твоя ненависть бессмысленна. Я всё равно приду за тобой.
Я поискал глазами что-нибудь тяжелое, чтобы запустить в это бесстрастное привидение с жуткими глазами. Кроме костей на соседнем столе, ничего подходящего не оказалось.
Я швырнул в нее плечевой костью, она прошла насквозь и ударилась об стенку.
— Чем больше ты будешь мне мешать, тем быстрее я за тобой приду, — заявила эта бестия и начала таять прямо на глазах.
Через минуту мне уже казалось, что у меня просто бред. Я был один, графиня лежала с откинутым покрывалом и прекрасно-бледным ликом, плечевая кость валялась у стены. Я подобрал ее и положил на место, извиняясь в душе перед неизвестными останками. Потом снова наклонился над Гринцинией и всем назло поцеловал ее.
Губы у нее были совершенно холодные и неподвижные. Я не мог согреть их своим теплом, мне самому было зябко. Не знаю, зачем мне это было нужно. Наверно, я надеялся как мальчишка, что она оживет после моего поцелуя подобно спящей красавице.
— Ты ее любовник?
На этот раз голос был мужской и вполне реальный. Это мог быть только сторож, поэтому я не испугался как в прошлый раз.
