Елена Павлова - Золотой Лис
— Допивайте, райнэ, — сказала Лиса. — Извините, но мне пора спать, — и закрыла крышку клавира.
— Ах, райн Горт, какая женщина! — всплёскивал райн староста коротенькими ручками с толстенькими пальчиками. Они с райном Гортом неторопливо шли по улице. Стемнело, светляки, закреплённые на стволах деревьев, бросали на дорогу ласковый жёлтый свет. — Мне бы лет пятнадцать хоть сбросить, я бы… Эх! И ведь всё сама, всё! И девчонок своих поднимает, и такие они — не скажешь ведь, что при корчме растут! Да "Золотой лис" и корчмой-то назвать сложно — какая-то публика тут собирается, приятная такая, не находите? Даже удивительно! Как будто всякая дрянь, шваль всякая, просто… не хочет сюда идти — и всё!
— Да я, райн староста, тоже это заметил. И очень даже вам благодарен, что это место мне показали, только сюда теперь и хожу. Вы ж помните, рядом с домом у меня ресторанчик? Так и обсчитают, и накормят, обойди Жнец, неизвестно чем. И драки у них, что ни вечер — того гляди зашибут, а мы с вами уж люди в возрасте, не до того нам. Лучше уж сюда прогуляться, да в живых остаться! Вот только повариха эта, райя Рола — ну очень решительная женщина оказалась! — он на ходу потёр коленку. — А так — правда ваша, райн староста, что ж тут скажешь!
Казарма Руки Короны.
Ланс Громад дэ Бриз, ординар.
Гром стоял, опираясь одной рукой о стол, другой — на спинку кресла, и нависал над сидящим в кресле существом. Он вообще это любил — нависать. И, надо сказать, хорошо получалось. Иногда. А вот говорить не любил. Но пришлось научиться. За последние восемь лет. Да. Потому что существо в кресле только на Грома и реагировало. Ну, на родителей ещё, но до родителей дойти — это ж его ещё заставить надо. А заставляет кто? Гром. Вот то-то и оно. А такого поди — заставь! На языке мозоль получишь! Его пожрать-то заставить хоть раз в день — и то с ума сойдёшь! А уж пойти куда-нибудь, кроме рейда — вообще дохлый номер…
— Слышь, лягуха! Хватит в чернилах плавать!
— Отстань.
Существо что-то писало. Пыталось. Очень тяжело заниматься осмысленной деятельностью, когда над тобой кто-то нависает. Особенно, когда этот кто-то — Гром.
Внешностью сидящий в кресле, мягко говоря, не блистал. Если это был эльф — то очень странный эльф, гротескный, почти уродливый. Серые, висящие паклей волосы. При ближайшем рассмотрении можно было обнаружить, что они вымыты и даже расчёсаны, но это их не спасало. Пакля и пакля. Серая кожа, тёмные круги под глазами. Сами глаза цвета засохшего лишайника на камнях, будто припорошенные пылью, а во взгляде даже тоски нет — только скука и равнодушие. Смерть вообще чрезвычайно скучное состояние. Заострившийся нос, похоже, даже ставший крючковатым, бескровные губы. Сутулые плечи — почти горбатый. Не тонкие и изящные, а откровенно тощие длинные руки с костлявыми пальцами, похожими на паучьи лапки.
— Слушай, ты, жаба коронованная! Напяливай портки на тощий зад — и пошли давай!
— Гром, отвяжись! У меня работа стоит!
— Вот прямо это вот… Прямо стоит? А ты класть не пробовал? — эльф страдальчески завёл глаза. — Да нет, в смысле — положить, — пытался донести Гром своё мнение о том, что нужно сделать со стоящей работой. — В смысле положи — и пусть полежит! Она ж не этот, как его? В общем, сама не встанет…
— Громила! Отвянь от меня со своими изысками в похабщине! Мне отчёт писать надо! И так на три дня в ящик сыграл, а сдавать послезавтра — кровь из носу.
— Вставай, квакша давленая! Я тебя обещал привести — и приведу! А не то — дам по башке и принесу, понял? Потому как обещал, да! И чего сразу похабщина-то? Игрушка такая есть — вот видишь, какая штука: не вспомню никак название. Нележайка, что ли? Непокладка? Неприляжка?
— Уйди-и! — застонал эльф. — Не приляжь-ка с шилом в жопе! Неваляшка это называется! Ты отвяжешься или нет?
Гром почесал кончик носа и опять навис:
— А чем оно лучше-то? По-моему — так мои названия гора-аздо лучше. Мне вот нележайка больше нравится! Видишь, какая штука — одно дело не лежать, а тут — не валяться! Не люблю я, когда что-то валяется, нехорошо это…
— О-о-о! — застонал эльф, хватаясь за голову.
— Квакля! Я тебе хоть раз лажу впаривал? Нет! Раз я тебе говорю — пошли — значит вставай и, это, двигай. И отчёт твой я тебе сам напишу, да. Завтра. А ты подпишешь. Ты ж всё равно не помнишь, чем кончилось — по башке огрёб и лёг под кустик, такой весь тихий из себя! Вставай давай, пошли давай.
— Ну не хочу я никуда, понимаешь? Я и у родителей два месяца не был — они обижаются уже, я знаю — но не хочу! Настолько не хочу, что даже и не могу — можешь ты это понять? Отчёт — напиши, я тебе спасибо скажу. А я тогда лучше посижу — почитаю что-нибудь такое, вот тут есть у меня…
Гром с досадливым рычанием оттолкнулся от кресла, крутнулся на одной ноге, обошёл стол, опёрся сразу двумя руками прямо напротив эльфа и, глядя на него в упор, гаркнул:
— Риан Квали дэ Стэн на-фэйери Лив, Рука Короны!
Эльф вскочил, как подброшенный, кресло упало. Левая рука хлопнулась на бедро, локоть в сторону, правая стукнула по левому плечу, пошла вперёд-вниз-в-сторону, больно треснулась об стол, но всё-таки завершила движение: по кругу вверх, ребром ладони на солнечное сплетение, локоть на отлёте, будто поддерживая что-то перед грудью. На миг мелькнули краски: зелень глаз, золото волос — и все исчезло, опять приняв цвет пепла и сухого лишайника.
— Служу Короне! — гаркнул эльф, и — С-су-у-ука! Лысый дроу! Ты ж знаешь, как я это "люблю"! Я тебя счаз приложу тяжёлым чем-то! — зашарил взглядом эльф по столу, ища это "что-то", и забормотал под нос: — Ща ты у меня будешь и валяйкой, и лежайкой, и покладкой тоже будешь!
Гром нехорошо оскалил клыки.
— А если я тебе, экспонат паноптикума, раз двадцать подряд Призыв повторю — дойдёт хоть что-нибудь до тупой твоей башки? Или у тебя мозги уже, как уши, в ракушку закрутились? — словосочетание про паноптикум Гром заучил, потому что оно показалось ему хорошим, сочным таким ругательством. Впрочем, в его исполнении оно именно так и звучало…
А боевой запал у эльфа уже тем временем прошёл, он опять болезненно нахохлился. Постоял, поёжился. Свёл брови. Зябко повёл плечами.
— Что, всё так серьёзно?
— Тьфу! — Гром даже ногой топнул досадливо. — Нет, блин, фигнёй страдаю беспробудно!
— Ну ладно, ладно. Щас оденусь… — эльф пошёл к двери, на ходу развязывая халат и брюзжа: — Вечно, как кому-то чего-то — беги, Лягушонок, скачи! Пищи, но прыгай…
Найсвилл, "Золотой лис"
Вечерело, но прохлада ещё не сменила дневное летнее тепло. Над тихой, сонной улицей шептались тополя — замшелые, в два обхвата. Перед корчмой "Золотой лис" — на вывеске лис лежал на буквах, поддерживая их хвостом — мигнул портал. Перед крыльцом оказались двое, чёрная форма, золотое шитьё.
