Шеррилин Кеньон - Бесславный (ЛП)
Она нахмурилась.
— Почему?
Закидывая рюкзак на плечо, на котором не было синяка от Стоуна, Ник вздохнул.
— Она считает все, что мы с тобой делаем свиданиями, а для них она считает меня слишком молодым, — затем он промямлил. – Не дает мне даже попробовать.
Она нахмурилась еще сильнее.
— Не понимаю. Мы с тобой много чего делали вместе. Почему она к кино привязалась?
Он глупо улыбнулся.
— Она просто не знает о тех вещах. Я ей просто не говорил, что я с тобой для этого встречался.
Она цыкнула на него.
— Ложь во спасение все равно ложь, Ник.
— Знаю, Коди. Знаю, — Но сказать маме, что за ним гоняются демоны, чтобы убить и эта шикарная девочка из школы помогает бороться с ними, это не то, что он хотел бы сделать. Особенно после ужасного предупреждения Амброуза месяц назад. – Не ругайся на меня, ладно? Я итак об этом думаю весь день.
Ее виноватое выражение лица заставило его почувствовать себя намного лучше.
— Этим утром на тебя что-нибудь нападало?
Никода и Калеб – два единственных человека, которые знали, кем и чем он был на самом деле. Калеб был его демоническим охранником от всего смертельного, сверхъестественного, а вот кем была Коди Ник все еще не был уверен. Она не говорила, и ему приходилось гадать.
Кстати говоря о лжи во спасение…
Но они оба проливали кровь за него. И пока они как-нибудь не навредят ему, он будет верить им безоговорочно.
— Мама-чудовище вонзила клыки в мою шкуру за все, начиная с не вынесенного вечером мусора и до не причесанных этим утром волос, — он не стал упоминать, что «стульчак унитаза снова не опущен» и «нижнее белье оставлено на полу». Ему не нужно пугать свою девушку такими личными подробностями. – Я все еще страдаю от этого.
Ее улыбка заставила его желудок подпрыгнуть.
— Поняла, — она потянула его за воротничок, его уродливой оранжевой гавайской рубашки, на который были бутылки табаско огромного размера. Ее заставляла его носить мама, потому что ошибочно полагала, что это выглядит респектабельно и… приготовьтесь… «богато». – Новая рубашка?
Ник зарычал в ответ.
Рассмеявшись, Коди привстала на цыпочки и быстро поцеловала его в щеку, наплевав на запрещение «демонстрации чувств на публике», установленным в Св. Ричардсе.
— Здесь зона свободная от наблюдения, плюс в этой вульгарной рубашке ты выглядишь шикарно, как никто другой. Только ты можешь быть таким секси в такой ужасной одежде. Но ты должен поторопиться, иначе тебя снова оставят после занятий.
И через мгновение зазвенел звонок.
Ник проклял свою удачу и помчался вниз по холлу за Коди в их кабинет. Залетев в двери их мрачной тюрьмы бежевого цвета, Коди потянула его за рубашку, чтобы остановить.
Мисс Ричардсон, самый гадкий тролль по эту сторону от Нижнего Мира, прищелкнула на них языком. Она постучала по дешевым часам на запястье с усмешкой на ее уродливом лице.
— Вижу, что вы оба снова опоздали. Что опять? Это ваше третье предупреждение, Мистер Готье? Вы знаете, что это значит.
О да. Оставят после уроков. И значит, придеться провести еще больше времени с Ричардсон. Именно это он и хотел добавить в Рождественский список, как раз сразу после расстройства кишечника.
Ну почему сейчас не появится демон и не выпустит ему кишки? Не утянет его в какую-нибудь ужасную адову пасть…Он бы обрадовался. Черт, до сегодняшнего утра, он бы, наверное, даже сопротивляться не стал.
Прикрыв глаза, он призвал свою способность к Шелковой речи, чтобы проверить ее работу.
— Так звонок еще не прозвенел.
Ричардсон на секунду замерла. Затем моргнула.
— Увидимся в три часа.
Дерьмо. Не сработало. Удивительно. И это в очередной раз доказывает, что Ричардсон не человек.
Раздраженный, он вырвал листок из ее руки, пока она уставилась на Никоду.
— И вы, Мисс Кеннеди. Еще одно предупреждение и вы присоединитесь к Мистеру Готие после уроков.
— Произносится Го-тье, — сказал Ник, поправляя ее «Готииеее». Он ненавидел, когда люди неправильно произносили его фамилию.
— Ну, конечно, — как ее тон может быть таким злобным? – Как я могла забыть, что каджуны из глуши так испортили и оскорбили прекрасный французский язык.
И она презирала каджунов изо всех сил. Об этом она сообщала каждому, и возникал вопрос, почему эта женщина жила в Новом Орлеане – доме каджунов. Видимо один из его предков переехал ее кошку, когда она была ребенком…судя по ней девятьсот лет назад.
По крайней мере то, что она носила было в моде тогда.
Не смотря на то, что он знал, что позже ему придеться заплатить, Ник одарил ее самой чарующей улыбкой.
— Что еще, дорогуша? – Насладимся жизнью! Девиз Нового Орлеана и его персональное кредо.
Он подмигнул ей. Пока он шел, чтобы усесться рядом с Калебом, который закатил глаза, Ричардсон дымилась.
Ник поставил тяжелый рюкзак на пол, и не смог удержаться от последней провокации.
— Без обид, дорогуша. Я и моя красопетка собираемся оторваться на обеде. Это не повод тебе зуб точить на меня. Я принес колбасень и свежей выпечки. Вкусняха![5]
Кажется, гримасу отвращения на своем лице она скопировала у горгулий.
— Хватит, Мистер Го— тьер. Я добавляю к вашему наказанию еще день.
«Не вздумай. Сядь и заткнись» — сказал Калеб в его голове.
Но Ник не мог остановиться.
— Го–тье, — поправил он произношение снова.
— Что это было? – надменно спросила Ричардсон. – О, я знаю.
Она сузила свои мышиные глазки за очками, с затемненными стеклами.
— Так звучит дополнительный день наказаний. Я так рада, что кто-то сможет убраться у меня в кабинете завтра.
Ох, как он хотел запихать эту самодовольную улыбку ей в глотку.
Сжав зубы, он сел.
«А я тебе говорил. Так ведь?»
Он посмотрел на Калеба.
Прежде чем пойти на свое место в противоположной стороне кабинета, Коди похлопала его по плечу. Стоун развернулся на своем месте, чтобы поддразнить Ника беззвучным смехом.
Однажды, мелкий извращенец, я получу силы, чтобы послать в тебя разряд электричества, и буду наблюдать, как ты потеряешь контроль над своей формой. Это будет забавно. Стоун лежит на полу, меняя туда-обратно человеческую форму на волчью. И если повезет, Ричардсон хватит сердечный приступ.
Прямо как покупка два в одном…
Ник в ответ посмотрел на Стоуна. Хотя физически Стоун выглядел пятнадцатилетним, но он был оборотнем, то есть почти тридцатилетним. Раса Стоуна относились к возрасту иначе, чем люди, и прежде чем послать своих в школу, их долго держали дома, чтобы научить жить с людьми. Но не смотря на годы дополнительных тренировок дома, Стоун не был болеем зрелым, чем человеческий подросток.
