Юлия Остапенко - Легенда о Людовике
— Я не сержусь на вас. Но вы должны понимать, что королю не всегда позволено выражать открыто свои чувства. А порой приходится, напротив, выражать то, чего он не чувствует.
— То есть лгать? Но ведь ложь смертный грех, мадам.
Он явно дулся на нее за то, что она его оттолкнула — именно теперь, после всех трудностей вчерашнего дня, — но в то же время в его голосе звучали какие-то новые нотки. Уверенные, почти властные. Она никогда не слышала их прежде.
Проклятый Моклерк…
— Мы обсудим это позже. Сейчас я хочу спросить вас о другом. Луи, с вами сегодня говорил кто-то… до того, как за вами пришла Плесси?
Он вновь посмотрел на нее — доверчивым, серьезным и внимательным взглядом. Чаще всего этот взгляд умилял Бланку, но порою почти пугал.
— Час назад заходил граф Бретонский.
— Что он сказал вам?
Луи помедлил, прежде чем ответить, и сердце Бланки подскочило к горлу. О Боже, неужели Моклерк просил его хранить их беседу в тайне? Неужели пришел срок, когда у ее сына появятся свои секреты? Но только не такие секреты, Пресвятая Дева…
— Прежде всего, — медленно, будто подбирая слова, заговорил Луи, — он преклонил колени, вложил свои руки в мои и принес мне оммаж.
— Как! — вскрикнула Бланка и вскочила с кресла.
Она забыла обо всем на свете в этот миг. Забыла о своих отекших ногах, о камне в груди, о ворочающемся в животе плоде. Луи кинулся к ней, но она резко выбросила руку перед собой, удерживая его в шаге от себя.
— Нет, стойте! Со мной все в порядке… о, Боже… вы приняли оммаж Моклерка, Луи? Связали себя с ним присягой?
— Разве это было неправильно, матушка?
— Вы должны были сперва спросить у меня, — прошептала она. — Обещайте, Луи, обещайте впредь всегда спрашивать у меня!
— Обещаю, обещаю, матушка, только, прошу вас, сядьте.
Она позволила ему наконец взять ее за руки и бережно усадить в кресло. Ее грудь и живот тяжело вздымались, мантия распахнулась, и Луи заботливо прикрыл ее, а потом взял мать за руку. Бланка вцепилась в его ладонь другой своею рукой.
— Что был потом?
Луи стал рассказывать. Бланка слушала, скрипя зубами. Как глупа, трижды глупа она была, надеясь опередить Моклерка и выгадать для себя немного времени спешной коронацией! Этот негодяй только и ждал, чтоб Луи короновали. Наследный принц ничего не значил для него; король значил все. В особенности король юный, чересчур зависимый от матери, вздорной интриганки, каковой Моклерк не преминул представить Бланку ее сыну.
— Он сказал, что, поразмыслив как следует, вы сами подтвердите мне его слова и согласитесь с ними. Что, будучи королем, я ныне обязан опекать вас еще более, чем прежде, ибо теперь вы не только моя мать, но и моя подданная.
— Я самая верная из ваших подданных, Людовик, — сказала Бланка, яростно сжимая его руку. — Верней у вас никогда не будет, запомните это.
— Я знаю, матушка.
— Знаете?…
— Да. Я так и сказал мессиру Моклерку.
«О мое честное, бесхитростное дитя… Я знаю, чего добивается этот дьявол — он пытается уверить тебя, что для меня самой будет лучше устраниться от управления королевством, и лучше для тебя будет не слушать глупую старую женщину. Но я еще не стара, Луи, вовсе не стара, а уж дурой никогда не была. И вскоре они это поймут».
— Луи, вы любите меня?
— Больше жизни, матушка.
— Вы ведь никогда не причините мне зла?
— Никогда.
— Так скажите: что именно предложил вам граф Моклерк?
Он колебался еще какой-то миг. А потом ответил:
— Он сказал, что я должен наложить вето на грамоту его величества короля Людовика Смелого, моего отца, на том основании, что подлинность ее не доказана. А до тех пор, пока суд пэров будет расследовать это дело, просить совет самостоятельно выбрать регента, который ни у кого не вызовет нареканий. Он также назвал… назвал имя, которое, по его мнению, удовлетворит пэров и не вызовет возмущения у народа. Он объяснил мне, что женщина, иностранка, не может править страной, на троне которой некогда восседал Карл Великий.
Его голос теперь дрожал, как и руки. Он стиснул их каким-то безотчетно-неистовым жестом, будто пытаясь таким образом унять эту предательскую дрожь. Но так или иначе, обуревавшая его ярость наконец прорвалась, и он давал ей выход. Бланка коснулась его плеча.
— Это то, о чем я говорила, сын мой, — сказала она очень тихо. — Видите? Вы должны держать себя в руках. Ваше чувство, понятное мне, справедливое чувство, тем не менее таит в себе зло.
— Как справедливость может быть злом, матушка? — воскликнул Луи и взглянул на нее с такой беспомощностью, что ей захотелось немедля схватить его в объятия и прижать лицом к своей груди, как она делала, когда он был совсем малыш и когда старший брат его, Филипп, был жив и Луи не был еще престолонаследником. Но она лишь слегка погладила его напрягшееся плечо и сказала:
— Вы после убедитесь не раз, что может. Вы должны бежать чувств, таящих в себе зло, мой сын, потому что любое из них внушено вам дьяволом. Избавьтесь от гнева, Луи. Не гневайтесь на этого дурного, жестокого человека, который предложил вам предать вашу мать. Он не стоит того, чтоб вы впадали из-за него во грех.
Он тяжело и часто дышал, глядя на нее ярко сверкающими глазами, пронзительно-голубыми, какие были у его деда Филиппа Августа. Потом сглотнул. Непросто, ох как непросто ему будет усмирять себя… но он научится. Она его научит.
— Вы успокоились? Хорошо. Скажите мне теперь, мой сир, что вы ответили графу Бретонскому.
— Я ответил, что благодарен ему за заботу обо мне и о моей короне и что тщательно обдумаю его слова и отвечу… Я правильно сказал, матушка?
— Правильно, сын мой. Правильней быть не может. И что же теперь нам делать, как вы думаете?
Он воспринял ее вопрос буквально и задумался, морща лоб. Бланка еле удержалась от того, чтоб не шлепнуть его ладонью и не сказать, чтоб он так не делал, не то наживет морщины. Но неожиданно складки разгладились. Луи посмотрел своей матери в глаза и сказал совершенно спокойно, так, словно это решение не пришло к нему только что, но давно вызревало и потому не подлежало сомнениям:
— Я думаю, мы должны покинуть Реймс как можно скорее. Вы и я. Покинуть… так, чтобы мессир Моклерк не знал об этом и… не пожелал бы нас сопровождать. Что вы думаете, матушка?
— О, сын мой, я думаю, что Господь вознаградил меня вами, — прошептала Бланка и, порывисто притянув его к себе, поцеловала в лоб.
Луи ответил ей смущенной улыбкой.
— Вы согласны со мной?
— Более чем согласна. Плесси! Плесси, где вы там?
