Ирина Сербжинская - История, рассказанная в полночь
Свежий воздух пахнет морозцем, а народу, народу-то сколько! Горожане, дождавшиеся первого снега, высыпали на улицу: радуются, поздравляют друг друга, развешивают гирлянды из цветных фонариков, то-то красиво и нарядно будет в праздник!
Торопится навстречу булочник Крендегль.
— С первым снегом, Куксон! Зима!
— С первым снегом! — весело откликнулся гоблин. — Наконец-то зима!
Свернул в квартал Стеклянной Гильдии, потянулись ярко освещенные модные лавки с дорогим товаром: посудой, зеркалами, хрустальными люстрами. Покупатель сюда наведывался денежный, оттого и торговцы, восседая среди всего этого великолепия, держали себя солидно и важно.
— С первым снегом, почтенный Куксон!
Куксон кивнул мальчишке-посыльному и проследовал дальше.
Все радуются первому снегу, даже фюнферы: маленькие существа, похожие на упитанных сурков, обитающие в водосточных трубах.
Никто не знал, откуда взялись фюнферы, но старожилы-лепреконы утверждали, что появились они тогда, когда в Лангедаке был построен первый дом с водосточной трубой. Фюнферы приносили городу немалую пользу: прочищали трубы и стоки, забившиеся листвой и мусором. Труд свой ценили высоко, поэтому хозяева следили, чтобы возле водосточных труб всегда стояла миски с остатками обеда. Горе было тому, кто забывал покормить фюнфера: жди наутро, что водосточная труба будет забита листвой, мусором или чем похуже.
Сидевший возле водосточной трубы толстый фюнфер почесался и, переваливаясь, подошел к дверям лавки.
— Где ужин? — сварливо осведомился он у мальчишки-подручного. — Где миска, полная восхитительных жирных объедков?
— Сейчас принесу, Топфа, — отозвался тот.
— Попробуй-ка не принести! — хмыкнул фюнфер Топфа. — Я тогда вам такое устрою! Шевелись, а я пока проверю, что на соседней улице делается. Может, там уже кормят?
Он скользнул в водосточную трубу, через мгновение появился на крыше, пробежал по кровле, перепрыгнул на другой дом и снова нырнул в трубу — уже на другом здании — и исчез.
Куксон покачал головой. Фюнферы в Лангедаке были до того откормленные и гладкие, что оставалось загадкой, как они ухитрялись проскальзывать в водосточные трубы.
Сразу за улицами Стеклянной Гильдии начинался квартал Пекарей и Булочников.
Надо сказать, что Лангедак славился не только стеклянным товаром, но и удивительным горным медом: приезжали за ним со всего королевства. Печенье на меду, крендельки, сухарики, орехи, особый медовый хлеб — чего только не везли купцы из города на краю света!
Куксон, впрочем, ко всему этому изобилию был равнодушен: хлеба гоблины не едят, а уж про сладости и говорить нечего.
Неторопливо шел он по улицам, улыбался своим мыслям. Началась зима, праздники, приятные вечера, долгие дружеские беседы… словом, впереди ждало только хорошее.
И только Куксон так подумал, как вдруг встретился взглядом с чужими глазами.
Неприятные глаза, холодные, бесцветные, словно изо льда сделаны.
Микмак!
Зимний дух с ледяным сердцем: лицо голубоватое, бескровное, волосы белые, инеем припорошены и никогда этот иней не тает.
Живут микмаки высоко в горах, бродят по заметенным буранами горным тропам, едят снег и никакой мороз, никакая метель не страшна им, ведь в жилах у них не кровь, а лед.
Горе путникам, встретившим зимнего духа на своем пути! Заморозит микмак человека своим дыханием, превратит в ледяную статую.
Тепла микмаки не любят и с гор спускаются только с наступлением зимы. Давненько их в Лангедаке не было…
— С первым снегом, почтенный Куксон, — тихо промолвил зимний дух.
Куксону точно пригоршню снега за шиворот высыпали, однако ж, виду не показал: ответил сдержанным поклоном и дальше последовал. Даже шагу не прибавил, хотя знал, чувствовал: смотрит микмак вслед белыми ледяными глазами.
Оказавшись за углом, гоблин натянул колпак поглубже, шарф поправил — и быстрей-быстрей, подальше от микмака.
Прошел скорым шагом вдоль улицы, свернул в один переулок, затем — в другой и оказался на самой окраине. Здесь, со всех сторон окруженная высокими старыми соснами стояла бревенчатая хижина, окна ее светились уютным желтым огнем.
Рядом с дверью была приколочена потрескавшаяся облупившаяся доска с надписью: «Омела».
Сюда-то Куксон и направлялся.
Глава 2
…Куксон подошел к крыльцу, но услышал за спиной голоса и обернулся: парочка гномов (весьма подозрительного вида, к слову сказать!) обогнали гоблина и, стуча башмаками, взбежали на крыльцо.
— Ух, холодища, — буркнул один, кутаясь в рваную накидку.
Другой, с огромным синяком под глазом, окинул Куксона неприязненным взглядом и ничего не ответил, только натянул поглубже шапку, да поднял воротник потрепанной куртки с чужого, как отметил гоблин, плеча: рукава-то по земле волочились.
Гномы исчезли за дверью.
Куксон не удивился: в «Омелу» кого только не заносило!
Впрочем, он мог легко ответить, кого именно никогда не заносило в ночлежку на окраине Лангедака. Никогда не бывало здесь постояльцев с деньгами, важных персон, состоятельных магов, богатых приезжих купцов… зато сомнительных личностей с темным прошлым и без гроша в кармане — бродяг, оборванцев, нищих гномов, бродячих колдунов, странствующих магов, да прочей невзыскательной публики всегда хватало.
Конечно, ему, Куксону, всеми уважаемому гоблину, не последнему лицу в Лангедаке, и в голову не пришло бы сюда наведываться, если бы не…
Куксон степенно поднялся по скрипучим ступеням, небрежно кивнул шмыгнувшему навстречу кобольду в грязных красных лохмотьях и отворил дверь.
В большой комнате с низким потолком трещали в очаге дрова, пахло сухими душистыми травами, старыми книгами. В горшках на подоконнике покачивались на высоких тонких ножках грибы-поганки (говорящие, хотя по большей части молчали, лишь иногда уговаривая кого-нибудь из постояльцев отведать грибок-другой), а на столе, в большом глиняном блюде, выстланном свежим мхом, мерцали десятки светлячков: они-то и наполняли комнату живым золотым светом.
Возле очага в старом плетеном кресле сидел, полузакрыв глаза, в клубах табачного дыма, гоблин, словно грезил о чем-то.
Одет он был не так щеголевато и модно, как Куксон: в потертую суконную куртку травянистого цвета (все гоблины питают слабость к зеленому цвету) с деревянными пуговицами, серые штаны и старые башмаки. Полагается гоблинам носить колпаки, но вместо него лежала на столе шляпа с обтрепавшимися полями и заткнутым за шелковую ленту пестрым перышком.
Куксон размотал теплый шарф, снял куртку, пододвинул поближе к огню еще одно кресло и, усевшись, протянул озябшие руки к теплу очага.
