Николай Толстой - Пришествие Короля
Можете себе представить, что я почувствовал, услышав этот рассказ. Я всего полчаса как появился на ясный свет, чтобы узнать, что я — предмет ненависти этого сумасшедшего тирана и что я заключен в тюрьме столь же крепкой, как сам Гвайр маб Гайриоэдд. Ничего себе!
— И что, — отважно спросил я (хотя в душе, скажу я вам, я отнюдь не был столь же храбр), — этот милостивый монарх намерен со мной сделать теперь, когда я все-таки родился?
Доброму святому отцу, естественно, было несколько не по себе, когда он вынужден был признаться в своих подозрениях о том, что со мной собираются покончить как можно скорее. После того, что он мне только что рассказал, это было не слишком удивительно, и я сразу же начал думать, нет ли какого-нибудь способа найти более приятный выход.
— Ты не сможешь сбежать, если решил это сделать, бедный мой малыш, — печально сказал монах. Насколько я знаю из своего опыта, монахи всегда так говорят. Но мой девиз — «Никогда не говори о смерти». Я спрыгнул с кровати и подошел к окну. Взобравшись на табурет и встав на цыпочки, я вскарабкался на подоконник. Сначала ничего не видел, кроме широкого неба и океана — серого, с белыми барашками волн, но почему-то успокаивающего своей глубиной и силой. На северо-востоке на горизонте виднелись туманные очертания Инис Вайр, острова, где, как говорят, заточен другой прославленный узник, Гвайр маб Гайриоэдд. Неплохая компания, как вы понимаете, хотя меня в моем затруднительном положении это вряд ли утешало. Изогнувшись всем телом, я воззрился в бездну.
Башня Бели возвышается на самом краю скалы. Мой взгляд скользнул прямо по ее гладкому склону вниз, вплоть до черного, крутого обрыва, о который били океанские волны, омывая ее скалистое подножие в сотне пядей под моим окном. Не слишком заманчивая перспектива. Я соскользнул назад. Это было не так-то легко (учти, сколько мне было лет). Затем я забрался на другое окно, в противоположной стене. Аббат Мауган молчал, но его печальный взгляд сказал мне, что я мог бы и не делать этого.
И снова я смотрел с высоты, более подходящей для чаек, что пролетали мимо меня с полными безнадежности воплями (думаешь, я не понимал, что они кричали?), чем для ребенка нежных лет и хрупкого сложения вроде меня. Но на сей раз передо мной лежал бурый мыс, за ним — затянутые туманом скалы и холмы дикой страны Керниу. Подходящее местечко для такого грубого и жестокого владыки, каким сулил оказаться здешний король. Однако сейчас было не до скандалов, брани и открытого возмущения.
Далеко внизу лежал лагерь войска короля Кустеннина. На расстоянии броска камня, охватывая башню полукругом от обрыва до обрыва, стояло множество кожаных шатров, перед входом в каждый торчало в земле копье с тощей красноклювой вороной на значке. Еще больше ворон было на щитах отряда воинов, стоявших между шатрами и подножием башни. Я прикинул — тут была чуть ли не половина королевского войска: все в кольчугах, копья поднимаются стеной, наконечники их тускло блестят в свете морского утра. Между рядами воинов горели жаровни с сырым плавником, у которых грелись наблюдатели и, как нетрудно было догадаться, освещавшие мою башню ночью. Бешеный ветер рвал дым в клочья и уносил прочь за море. Если бы и мне улететь вслед за ним!
В тот миг меня привело в замешательство какое-то движение среди наблюдателей внизу. Полторы сотни лиц обратились вверх, и полторы сотни пар глаз злобно уставились прямо в мое окно. Я подумал, не улыбнуться ли им и не помахать ли рукой — в конце концов, у некоторых из них у самих могли быть дома дети. Но я решил, что они не из тех людей, которым по нраву живые дети. И вправду — они пришли сюда отнюдь не ради моего благополучия. Я также должен сознаться, что в этом случае я сдержался отчасти и из тщеславия — в конце концов, у меня и зубов-то не было для того, чтобы улыбаться. Я снова сполз в комнату и подошел туда, где аббат Мауган держал полотенце на горячем лбу моей матери. Она по-прежнему спала, но металась и бормотала, словно ее мучили дурные сны.
— Но ведь они же не намерены убить меня? — жалобно спросил я у святого человека. Я ясно понимал, что он был единственной моей защитой По-прежнему придерживая полотенце на лбу моей матери, он притянул меня к себе свободной рукой. Глаза его были полны слез.
— Милый мой мальчик, боюсь, что король совершенно не знает жалости. Им движет страх, а он куда опаснее простой злобы.
— Но ведь вы же можете защитить меня? — в отчаянии вскричал я. — Даже худшие среди королей, уж конечно, должны бояться гнева Святой церкви!
— Будь это так, — ответил аббат Мауган, — то на всей этой земле не было бы нынешних напастей. Король Кустеннин Горнеу во всем рьяный христианин, кроме, боюсь, своих мыслей и деяний. Всего несколько лет прошло с тех пор, как он во главе шайки этих беззаконных разбойников, что стоят внизу, ворвался даже в церковь нашего монастыря здесь, в Роснанте. Два принца королевской крови, внуки Герайнта маб Эрбина, все преступление которых только в этом и заключалось, искали укрытия в объятиях матери нашей церкви. Я своими глазами видел, как король Кустеннин вышиб двери и убил этих двух несчастных юношей прямо у святого алтаря. Их изрубили в куски, их королевская кровь запятнала даже покров алтаря и распятие самого Христа! И лишь когда он, погрузив меч свой глубоко в тело каждого из юношей, удостоверился, что они оба мертвы, лишь тогда он, как второй Ирод, покинул церковь, оставив нам собрать их разбросанные останки и с любовью похоронить их в освященной земле. Господь в свое время отомстит за это преступление, поскольку, как говорится в псалмах: «Я убью и Я же воскрешу, Я раню и Я же исцелю, и никто не минет руки Моей». Но пока это время не настало, у нас нет другого выбора, кроме как склонить головы пред гордым тираном.
— И что мне теперь делать? — в отчаянии вскричал я, поскольку аббат торжественно встал и, перекрестив лоб моей матери, приготовился покинуть комнату.
— Сын мой, — печально ответил он, — здесь мы со Святой церковью бессильны. Будет так, как пожелает Господь. Возможно, тебе повезло, что ты так скоро покинешь эту полную разврата землю. Все, что я сейчас могу, так это дать тебе бесценный дар крещения, чтобы, если случится самое худшее, ты сразу же попал бы на небеса, чтобы вечно пребывать с Господом и святыми Его.
Все это, как ты понимаешь, не слишком обнадеживало, хотя я и видел смысл в словах этого доброго человека. Конечно, что бы ни случилось, крещение должно было совершиться. Но когда эта мысль пришла мне в голову, холодный страх заполз в мое сердце. Если короля Кустеннина и его воинов я просто боялся, то предстоящее крещение вселяло в мою душу безумный страх. Почему? Неужели я был проклят навеки или мое ужасное положение так смешало мои мысли, что я просто не понимал, чего хочу? Что-то шевелилось на дне моего сознания, как будто погребенная там мысль пыталась выбраться наружу. Я попытался ухватиться за нее, какой бы она ни была, но, прежде чем я успел это сделать, аббат Мауган прервал мои размышления. По улыбке на его лице я понял, что он догадывается о том, что творится у меня в душе.
