Марианна Бенлаид - Косматая на тропе любви
Сначала я подумал, что мне сказать этим людям. Ведь я был обнажен и без племенных знаков на лице и теле. Как бы эти люди приняли меня? Впрочем, они казались мне вполне дружественными.
И вдруг я понял, что в их явлении есть нечто поразительное. Нет, не то, что они были так прекрасны, так свободно держались. А что же? И я понял. Человек играл на музыкальном инструменте так близко от меня, а я не слышал звуков. Явление этих людей было окутано безмолвием. И тела и волосы их не имели запаха, не пахли благовониями, песком, потом или грязью.
Эти люди остановились против меня. Я увидел их улыбки, самозабвенные и яркие. Они улыбались не мне, а этому своему странному бытию. Они стояли и смотрели на меня и как бы сквозь меня. Я немного постоял. Я понял, что они необычны, и не стал заговаривать с ними. Я не знал, не мог понять, чего они хотят от меня. Но, кажется, они не хотели ничего плохого. Так мы постояли друг против друга. Наконец я решил обойти их. Я прошел немного, но они снова оказались передо мной, хотя и не двигались со своего прежнего места. Это было поразительно. Я нарочно прошел еще. Я не боялся их. Они снова очутились передо мной; и было непонятно, как это произошло.
И вдруг я понял, чего они хотели от меня. Но я никак не мог решиться на это. Я уже знал, что нужно сделать это, но не мог решиться.
Наконец я заставил себя почти вплотную приблизиться к предводителю. У меня не было ощущения, будто я приблизился к телу человека, я приблизился к миражу, к сгустившемуся и принявшему обличье человека воздуху. Но все равно мне было трудно сделать то, что я должен был сделать.
Мгновенное колебание. Я сильно зажмуриваю глаза, я заношу ногу, чуть вытягиваю вперед руку и шагаю прямо в этого человека. Воздух (а этот человек всего лишь воздух), чуть более сгущенный, чем обычный воздух, легко раздается и пропускает меня. Ободренный, я немного приоткрываю глаза и смело иду дальше. Я иду сквозь этих людей. Я стараюсь не видеть их по-прежнему улыбающихся лиц. Те, сквозь которых я прохожу, исчезают. Но у меня нет ощущения, что они страдают и недовольны мной.
33
Теперь я перешел словно бы в другую пустыню. Люди, сквозь которых я проходил, все исчезли. Все вокруг было как будто прежнее — песок и небо. Но я уже ощущал себя в царстве необычного. Здесь царило безмолвие. Не слышно было легкого осыпания песка. Плавно выпуклые, словно девичьи груди, песчаные невысокие холмы замерли безмолвно.
Вдруг темные тени замелькали в небе. Я поднял голову и увидел легкую парящую стаю огромных птиц. Они были высоко, но я мог видеть, какие они огромные и какие с виду. Их тела львиные были, и орлиные огромные крылья широко распластывались в полете. А головы их были женские. Плотные, заплетенные в множество косичек волосы темные и лоснистые обрамляли отрешенные лица с пышными, чуть приоткрытыми и выпяченными губами и с каким-то самозабвенным выражением больших длинных глаз с этими круглыми темными зрачками.
Они парили медленно и улетали.
Над холмом отдаленным песчаным низко пролетала стая крылатых пантер. Двое гепардов с длинными, вытянутыми высоко вверх шеями пронеслись мимо меня, гонясь друг за другом в любовной игре.
Я увидел медные стены, сверкавшие на солнце. Одна стена раздалась и пропустила меня. Я увидел огромный водоем и смело вошел в воду. Никогда я, выросший в пустыне, не видел и не чувствовал ничего подобного. Самое прекрасное и чудесное на свете — это вода, самое сладкое — купание.
Я вышел из воды, тело мое было свежим и покрытым нежными прохладными каплями, словно это она, та, которую я искал, уже целовала меня невидимая.
Я смело пошел еще дальше и увидел драгоценные фисташковые деревья. И в роще их поднялся вверх, опершись оконечностью огромного пятнистого хвоста о землю, огромный змей. И змей этот приветствовал меня учтивым наклоном головы и приветливой радостной улыбкой зубастого рта и маленьких блестящих глаз. И я в ответ поклонился ему.
И я прошел еще и увидел родник и рядом с ним на плоском камне — дикий мед в сотах и спелые финики. Я понял, что это трапеза для меня. И я ел и пил. И встал и пошел дальше. И обернулся и увидел приветственную радостную улыбку огромного змея. И сам ощутил радость и силу тела и чресл. И махнул радостно рукой огромному змею.
Так расстался я с этой чудесной землей.
34
И я шел все дальше и дальше без отдыха и усталости. И вышел на равнину. И увидел много воды, голубой, переливчато-зеленой и синей. Вода тихо, радостно плескалась, легко шумела. И та, к которой я шел, вложила в мое сознание неведомым невидимым путем свое беззвучное слово: «Море».
Море дышало неизъяснимым простором и чудесной прохладой.
И я спросил ее про себя, не вслух, но я знал, она услышит; не протягивая руку, но как бы протягивая руку в своем сознании и указывая на море, я спросил:
— Туда?
И я воспринял ее беззвучный и неведомый ответ. Я должен был идти в другую сторону. И я чувствовал, как нежны ее слова и голос, хотя были беззвучны слова, голос я не слышал.
Я повернулся и увидел напротив моря множество деревьев. И я знал, что это лес. Я должен был идти туда.
35
Я смело вошел в лес. Сначала деревьев было не так много и я двигался по берегу узкой реки. На берегах ее росли красивые пальмы. Легко склонялись они, стройные, к текучей воде; ветерок развевал их красиво вырезанные большие листья, а стройные стволы разукрашены были свешивающимися, словно ленты на девичьей одежде, лианами.
Дальше я увидел тамарисковые заросли, крепкие дубы, стройные кедры, фиговые и маслиновые деревья, кипарис и мирт.
И все дальше я углублялся в чащу. Деревья сплетались ветвями и листьями и лианы оплетали их. Птицы пестрели в листьях и пели, насекомые жужжали, яркие попугаи кричали. Спелые плоды, налитые сладкими соками, свешивались гроздьями, птицы клевали их и насекомые облепляли. Я двигался по тропе, едва видной, шел среди звуков, живых красок, ярких касаний и сладкого дыхания плодов. Было все зелено и пестро, но приветливо как-то и хорошо, как бывало, когда я лежал, усталый после воинских игр с отцом и братьями, весело утомленный, лежал в нашей палатке на ковре, все было близким, я был дома.
И теперь мне вдруг показалось, что весь этот лес — ее домашнее платье; легкая домашняя, непарадная одежда милой прелестной девушки. Из пестрой и зеленой ткани сделана эта переливчатая одежда, и украшена яркими живыми птицами, цветами, плодами, жуками и бабочками.
Я не видел ту, к которой я шел, но я почувствовал, как она манит меня; манит не взмахами рук и не кивками, но этим ощущением легкой и радостной домашности. И я почувствовал, что здесь я желанный гость; и моя нагота — не обнаженность человеческой беззащитности, а соответна той, которую я ищу; соответна ей в ее домашнем легком платье, которое — целый лес живой.
