Руслан Мельников - Голем. Пленник реторты
— Со мной все будет в полном порядке, когда сдохнет Альфред Чернокнижник, — фыркнул Дипольд. — И вместе с маркграфом — его магиер. А заодно — все прочие оберландские свиньи…
— Когда сдохнет, говоришь? — переспросил Вассершлосский герцог. — Маркграф. И магиер…
Отчего-то Карл выделил именно магиера.
Курфюрст хмурился. Блеска влажной пелены в его глазах Дипольд больше не видел. Вместо нее в очах отца теперь посверкивала непреклонная решимость. Тоже, в общем-то, редкое явление для осторожного остландца, привыкшего укрывать от чужих взоров свои истинные чувства и помыслы.
— А знаешь, возможно, ты прав, сын, — задумчиво произнес Карл. — Сдается мне, все дело в этом магиере. Наверняка, именно проклятый прагсбуржец опутал тебя своими колдовскими тенетами, коих сам ты не замечаешь. И я надеюсь, смерть Лебиуса действительно развеет темные чары и принесет успокоение в твою смятенную душу, а мне вернет прежнего сына. Я очень на это надеюсь, Дипольд…
Пфальцграф промолчал. Дипольд ни в коей мере не разделял нелепого предположения отца. Он не верил в возможность околдовать человека исподволь, тайком — так, чтобы тот ничего не заметил и не догадался о свершенном над ним магическом действе. Но сейчас-то важно было другое: Карл проникся наконец нужным настроем!
Дипольд видел, как крепко пальцы отца сжимают широкие подлокотники. Вон как фаланги побелели! Прежде ничего подобного он за своим сдержанным родителем тоже не замечал. Можно было только догадываться, какая буря бушует в сердце курфюрста, если несокрушимая броня напускного спокойствия Карла Осторожного дает такие трещины.
— Война с Верхней Маркой будет, — откинувшись на спинку кресла-трона, остландский курфюрст объявил об этом как о деле решенном. — Но, поскольку нам придется иметь дело с опаснейшим противником, к войне этой мы станем готовиться так, как я сочту нужным.
Лицо пфальцграфа дернулось. Губы искривились. Глаза полыхнули недобрым блеском. Карл всего этого не заметил. Не счел нужным замечать:
— К кайзеру я отправлюсь сегодня же. Мои гвардейцы поедут со мной. С верной гвардией при императорском дворе я чувствую себя спокойнее. Сам понимаешь, двор — это настолько м-м-м… непредсказуемое место.
Дипольд понимал. Двор Его Императорского Величества — такое место… А курфюрст Карл Осторожный всегда должен блюсти осторожность. В особенности, находясь… «Так близко к трону» находясь.
— В Вассершлосе я оставляю…
Карл повернулся к неподвижной, закованной в латы статуе-телохранителю. Сказал-приказал-позвал:
— Фридрих!
«Ага, значит, все-таки Фридрих, — отметил про себя Дипольд. — Не Фердинанд».
Статуя ожила. Выступила из тени кресла.
— Да, ваше сиятельство, — Фридрих склонил голову. Голос старого вояки прозвучал негромко, придавленно-хрипло, бесцветно. Зато отчетливо звякнул гибкий доспех трабанта. Чешуйчатая броня на кожаной основе, открытый шлем с чешуйчатыми же наушниками и назатыльником. Бесстрастное обветренное лицо, усеянное шрамами и трещинами морщин, тоже казалось продолжением защитной чешуи. Словно… М-да…
«У каждого правителя, мечтающего о большем, нежели ему дано, имеются свои верные големы», — невольно подумалось Дипольду.
— В мое отсутствие Фридрих побудет с тобой, сын, — сообщил Карл. — Он хороший и преданный слуга…
«Преданный тебе, отец, но не мне», — мысленно уточнил Дипольд.
— …непревзойденный воин и умудренный жизненным опытом муж.
— Но зачем? — насупился пфальцграф. — Зачем мне твой Фридрих? Если потребуется, я смогу защитить себя сам.
— Не всегда, — покачал головой Карл. — Не от всякого врага.
— Я смогу… — упрямо заявил Дипольд.
— И все же тебе может понадобиться совет Фридриха и…
— И?
— И его присмотр.
Ах, вот оно что! Пфальцграф выдохнул сквозь плотно сжатые зубы:
— А я полагал, что не сегодня-завтра отправлюсь к себе — в Гейн.
— Нет, Дипольд, до моего возвращения ты останешься здесь. Твой гейнский замок подождет.
Понятно…
Все ему теперь было понятно. После одного заключения — другое. Мягкое, ненавязчивое, почетное, без подземелий, клеток и цепей, но от того не менее горькое. Кажется, отец всерьез опасался предоставлять вернувшегося из плена «иного» (так ведь его охарактеризовали?) сына самому себе.
— Мы еще не обсудили план предстоящей кампании против Оберландмарки, — заметил курфюрст. — Когда я вернусь от императора…
Дипольд только скривил губы. Не в том причина. Ох, не в том!
Карл вздохнул, сокрушенно покачал головой.
— Ты сильно изменился, сын, — будто оправдываясь перед капризным ребенком, проговорил он. — Очень сильно. Сейчас ты как никогда склонен к совершению необдуманных поступков.
Дипольд усмехнулся:
— И, следовательно, мне нужна опека? Нянька?
«Или нет, скорее уж достаточно крепкая рука, чтобы схватить при необходимости мою руку, покуда я не натворил чего-нибудь „необдуманного“, — злые, невысказанные мысли текли бурным неудержимым потоком. — Схватить, а, быть может, даже отсечь — все зависит от приказа, который получит (или уже получил?) остландский человек-голем по имени Фридрих. И все, разумеется, мне же во благо. Во имя великой цели. Во спасение меня, такого изменившегося и неразумного… Что ж, спасибо за доверие, отец».
— Не нужно дуться, Дипольд, — негромко произнес курфюрст. — Нежелательных пересудов не возникнет. О том, что к тебе приставлен Фридрих, в замке не знает и не узнает никто.
Как будто это что-то меняло!
Говорить им было больше не о чем. Прощаться, соблюдая все необходимые формальности, не хотелось. Крутанувшись на каблуках, Дипольд направился к двери. Шагал быстро, шумно, с мстительным злорадством царапая шпорами плиты пола.
Карл кивнул гвардейцу.
Фридрих последовал за пфальцграфом.
Он не был уже ни недвижимой статуей, ни неслышной тенью. Дипольд отчетливо различал за спиной позвякивание чужого доспеха.
Шаг — звяк. Шаг — звяк…
«Проклятый голем во плоти! Пес цепной! Безродный выско…»
И вдруг — часто, сильно, громко. Хлоп… Хлоп… хлопанье за узким высоким окном-бойницей.
«…чка!»
Странный шум сбил и прервал яростный ток мыслей. Дипольд повернулся к окну.
Он видел стремительное движение Фридриха, разворачивающегося в прыжке, собственным телом пытающегося прикрыть одновременно и пфальцграфа, и курфюрста. От бойницы прикрыть, от арбалетного болта, который мог влететь снаружи.
Видел Дипольд и меч гвардейца — молнией высверкнувший из ножен клинок, готовый срубить любого, кто сунется в залу.
