Галина Романова - Чара силы
— Ты не сможешь причинить ему никакого вреда, — все так же спокойно молвила Макошь. — Он еще не родился.
— Кто он? Где его родители? — брызгая слюной, кричал Кощей.
Макошь резким рывком отбросила его руки и отодвинула Кощея. Тот отлетел на несколько шагов ж чудом удержался на ногах. Это немного успокоило его, но зато рассердилась сама чародейка.
— Я ничего не знаю о том, кто будет его матерью, — воскликнула она, — но его отец Даждь Сварожич!
Сварожич? — выдохнул Кощей. — Даждь Сварожич, ты сказала? Муж Марены, которая за десять лет супружества не смогла понести от него?
— Я все сказала! — отрезала Макошь, направляясь в дом. — Или ты жаждешь узнать, как это случится?
Всякий другой на месте Кощея остановился бы, услышав про свою смерть, но он только сжал кулаки.
— Марена не может иметь детей! — крикнул он в спину чародейке. — И она моя жена!
— Но Даждь еще может стать отцом, — не оборачиваясь, ответила Макошь.
— Тогда я уничтожу его, и он умрет бездетным!
— Попробуй, — обронила чародейка, прежде чем уйти.
— Ты увидишь это сама, — прошептал Кощей.
Отряд преданно глазел, ожидая приказов. Кощей взмахом руки приказал воинам следовать за собой и бросился прочь.. Надо было торопиться — Макошь не сказала, когда родится сын Даждя, и Кощей не имел права опоздать. Марена знает Даждя, она поможет его найти и уничтожить.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Серая стена ливня отгораживала мир — в трех шагах предметы теряли краски, их очертания расплывались за потоками воды. Дождь зарядил с ночи, и сейчас, на рассвете, низкие тучи еще не истратили своих запасов влаги. Они закрывали все небо, не давая солнцу пробиться к земле, и внизу царил почти ночной сумрак. Ветер с огромным трудом ворочал неповоротливые тучи, тщетно стараясь сдвинуть их с места, но у него ничего не получалось.
Все‑таки ливень выдыхался — если ночью он лил как из ведра, то сейчас это был всего лишь проливной дождь, который обещал к середине дня превратиться в изморось, а к вечеру — перестать совсем.
Мир уже был напоен водой, наполнен ею, как губка, но все же сквозь серую стену воды пробивались отсветы огня, с которым дождю оказалось трудно справиться.
Одинокий замок возвышался над нешироким морским заливом северного моря. Стены его напоминали отточенные ветрами скалы, казавшиеся вершинами горы. Сейчас, серым осенним днем, замок и впрямь можно было принять за нагромождение камней, если бы не языки огня, охватившие его.
Замок горел. Ворота его, покореженные мощным ударом, были сорваны с петель и брошены в грязь. Под ними бежали дождевые потоки. Внутри, на дворе, стоял шум сражения, сквозь который пробивался треск и гул пожара.
Горели пристройки, распространяя удушливый запах гари. Из‑под объятой пламенем крыши еще доносились визг и рев — там в огне погибали лошади. Но люди не спешили прийти к ним на помощь — сейчас каждый должен был рассчитывать только на себя и на случай.
Под стеной и во дворе — всюду валялись тела защитников замка. Последние оставшиеся в живых воины с боем отступали к самому замку, отчаянно обороняясь от противника, заметно превосходившего их числом. Силы были неравны — против людей шли полукровки, наемники Кощея. Страшно напоминающие людей, они силой и ловкостью больше походили на нежить. Не обращая внимания на редкие незначительные раны, они методично уничтожали одного человека за другим, вынуждая оставшихся в живых отходить.
Стены замка, поблескивающие окнами, словно дрожали из‑за стены дождя. В окнах отражалось зарево пожара, и казалось, что замок плачет кровавыми слезами. Оставшиеся в живых воины — числом поменьше — наконец достигли закрытых изнутри дверей и, зная, что находящиеся внутри не станут рисковать и впускать их внутрь, подняли мечи, готовясь умереть.
На ступенях закипел бой. Но, прежде чем защитники нанесли врагу заметный урон, наемники предприняли обходной маневр. Пользуясь тем, что, кроме горстки смельчаков, на дворе не осталось ни единого человека, несколько оборотней ловко вскарабкались на заборолы и, пригибаясь, побежали по гребню стены к замку, окна которого находились от края стены в опасной близости.
Укрывшиеся в замке воины заметили это слишком поздно и еле успели сообразить, что к чему. Со. стуком распахнулось одно из окон, освобождая дорогу стрелку. Он поднял лук и выпустил несколько стрел. Трое нападавших, остановив бег, скорчились, хватаясь кто за живот, кто за глаз, и упали со стены, но меткий ответный выстрел сбил и лучника. Не успел новый воин занять его место, как бежавший впереди наемник достиг оставшегося открытым окна и с воинственным криком прыгнул внутрь.
Вслед за ним ринулись остальные, и в замке закипела схватка. Сражавшиеся снаружи последние воины поняли, в чем дело, только когда из окна над ними донесся отчаянный женский крик. Воины дрогнули на миг, смешались — и, воспользовавшись замешательством, оборотни накинулись на них, выдирая из рук оружие и связывая пленников.
В замке продолжался бой и грабеж. С треском рухнула крыша конюшни, взметнув вихрь огня. Несколько головешек попало на стену, и нападавшие тут же бросили их в распахнутые окна. Из одного сразу же повалил густой дым.
Связанных воинов оборотни оттащили на середину двора, когда послышался шум от дверей — нападавшие добрались до завалов и раскидывали их. Наконец двери подались, и наемники распахнули их, означая тем самым победу.
Но замок еще жил и сражался. Пока не все его защитники были убиты: на лестницах и этажах воины продолжали бой, сражаясь уже не только и не столько за свою жизнь, сколько потому, что не хотели попасть в плен живыми.
На самом верху, на башне, послышался стук распахиваемого окна и завывание зверей. Все; кто был на дворе — пленники и их охрана, — разом вскинули головы.
В проеме распахнутого окна змеились языки пламени — внутри пожар распространялся гораздо быстрее, чем могло показаться. На фоне огня возникла фигура женщины с ребенком. Из облаков дыма к ней тянулись лапы и руки. Несколько секунд женщина смотрела на них, потом подхватила ребенка на руки и прыгнула вниз. Мелькнув в воздухе, она упала прямо в самый центр горящего сарая. Многие пленники отвели глаза…
По замку еще очень долго шныряли наемники, раскидывая утварь, ломая и бросая в огонь все, что можно. Некоторые орудовали топорами, разбивая двери и в щепы круша полы. Те же, кто не был занят грабежом, выволакивали во двор новых пленников — слуг и служанок. Всех их сгоняли в толпу под охрану оборотней. Те плотоядно облизывались, разглядывали женщин, с которых уже кто‑то успел сорвать часть одежды, и представляли, кто из них какую выберет, когда все будет кончено.
