Маргарет Уэйс - Драконы Хаоса
Облегчение на слепом лице было искренним. Так или иначе, даже не знаю почему, но это смягчило мою боль.
Я все еще был потрясен тем, что чуть не упал, но смог выпить немного воды, а Бринон поправил мне шину. После этого я снова был готов к восхождению.
Мы опять начали взбираться на пик. Скоро это стало походить на игру, хотя и смертельно опасную, и каждый раз, когда мы обходили качающуюся глыбу, или выживали после схода осыпи, или избегали падающего валуна, был триумфом, победой, подтверждавшей, что мы сильнее и лучше этой проклятой кучи камней. И вскоре, разбитые, но непобежденные, мы уже со смехом прокладывали свой путь в гору.
Внезапно Бринон оборвал веселье. Кривизна пика в любом направлении теперь была очевидна. Мы почти пришли.
— Знаешь, а я думал, что ты ушел, — сказал он. — Спустился вниз после того, как спас меня от падения.
На мгновение я умолк. А потом, к собственному удивлению, усмехнулся.
— Так просто тебе от меня не избавиться, Рыцарь Соламнии, — сказал я.
Не знаю почему, может быть просто привыкнув к боли в ноге, но в тот момент я снял руку с его плеча и сжал его ладонь — и таким образом мы вместе прошли эти последние мучительные шаги.
Мы достигли вершины, когда солнце уже умирало в море кровавых облаков.
Сначала я ничего не мог разглядеть. Вокруг нас вился песок. Но потом ветер переменился, проделав прореху в пыльном покрывале, и в этот момент я впервые увидел дракона Краснокаменной.
Он был огромен. Я видел синих драконов, верхом на которых элита Рыцарей Такхизис отправлялась в битву во время Войны с Хаосом, и тогда их вид наполнял меня страхом и трепетом. Но этот зверь был раз в пять больше, чем самый огромный из них. Он протянулся через всю вершину горы и был таким же красным, как и камни, в честь которых было названо это место. Зазубренный гребень бежал по его спине, подобно ряду ржавых ножей, крылья были плотно сложены вдоль поджарого, угловатого тела, массивная голова покоилась на куче щебня, а отверстая пасть была достаточно велика, чтобы в ней мог целиком поместиться человек.
Мы остановились под прикрытием валуна. Дракон был не более чем в тридцати шагах от нас. Моя рука выскользнула из ладони Бринона.
— Что случилось? — спросил рыцарь.
Я промолчал.
Он резко втянул воздух и ухватился за рукоять меча.
— Ты его видишь, да?
— Да, — прошептал я.
В моем горле комом встал страх. Я закрыл рот и попытался сглотнуть. Думаю, что какая-то часть меня не верила, что мы действительно найдем его. Но именно ради этого я добрался сюда, я прошел Бездну не для того, чтобы теперь отступить. Кроме того, тварь могла в любой момент повернуть огромную, клинообразную голову и обнаружить нас. Поэтому, так или иначе, пора было заканчивать. Я сделал шаг.
Рука Бринона метнулась вперед и вначале ухватила воздух, но потом нашла мое плечо.
— Что ты делаешь, Кэл? — произнес он хриплым голосом.
— Отпусти.
— Нет… ты не можешь и в самом деле желать этого.
— Говорю тебе, отпусти меня, Бринон. Я должен поговорить с ним.
— И что ты собираешься сказать? — Его хватка стала крепче. — Какие слова ты собираешься использовать, чтобы убедить дракона не отделить твою плоть от костей в тот же миг, как он увидит тебя? Скажи их мне прежде, чем пойдешь, Рыцарь Такхизис.
Я открыл рот, но не смог выдавить ни звука. В течение долгих мгновений мы стояли так, замершие и безмолвные, лишь ветер свистел в каменных россыпях. Потом соламниец медленно покачал головой.
— Ты не собираешься заключать с ним сделку, не так ли? — прошептал он. — В действительности ты не за тем пришел сюда. Ты надеешься, что он убьет тебя. Разве не так?
Что я мог сказать в ответ? Странно, я не мог вспомнить Видение, но помнил лицо каждого человека, которого убил во имя Темной Владычицы. Каждый цепенел на миг от ужаса, или муки, или недоверия, когда я вытягивал свой окровавленный меч из внутренностей. Видения больше не было, но это… это навсегда останется со мной.
Думаю, что в итоге я рассмеялся, но смех мой был полон горечи.
— Бринон, Ариакан сказал, что собирается спасти меня. Но думаю, что вместо этого он наслал на мою голову проклятие.
На мгновение соламниец смолк. Будь у него глаза, думаю, он заплакал бы. Затем выражение его лица внезапно изменилось. Теперь это был гнев. Праведный гнев.
— Нет! — сказал Бринон. Его голос сорвался на крик, отразившийся от окружавших нас камней. — Нет, я не позволю тебе сделать это!
Рыцарь оттолкнул меня в сторону. А потом, прежде чем я смог остановить его, выхватил меч и вслепую попытался преодолеть футы, разделявшие нас и дракона. Я кричал, но Бринон не останавливался. Он споткнулся, упал, поднялся и упал снова, потом, опираясь на кровоточащие руки, все же встал на ноги — и покачнулся. Мне казалось, что дракон наверняка увидит, как он идет, развернется и набросится на него, словно кот на мышь. Зверь, однако, не реагировал. Я пошел следом, волоча сломанную ногу и с каждым шагом вздрагивая от боли. Наконец Бринон наткнулся на плечо дракона, закричал — о, это был бессловесный крик, в котором отразилась целая гамма чувств: ярость, ненависть, горе! — и нанес удар.
Лезвие отскочило от шкуры дракона с чистым металлическим звоном.
Соламниец в замешательстве приоткрыл рот, а затем рубанул опять. И еще раз. И еще. Но всякий раз его клинок отлетал.
Несмотря на все это, дракон не двигался.
Думаю, мы оба одновременно осознали истину.
Бринон осел на колени. Поникнув головой, он оперся на рукоять зазубрившегося в дюжине мест меча.
В конце концов, я похромал до него и положил руку на шею зверя.
Скала — твердая, нагретая, монолитная.
Дракон Краснокаменной. Из красного камня. В тех историях, что рассказывают люди, всегда есть зерно истины. Но только зерно. Мне стоило бы догадаться. Не было здесь никакого дракона. Только груда камней с похожими очертаниями, и этого было достаточно, чтобы пугать сбившихся с дороги путников, достаточно, чтобы заставлять их рассказывать истории рыцарям, в должной мере глупым и терпеливым — готовым выслушать.
Я присел возле Бринона.
— Думаю, ни один из нас не получил того, чего хотел, не так ли?
Рыцарь не ответил. Казалось, он погружен в молитву.
— Итак, наш дракон, как выяснилось, лишь груда камней, — внезапно разозлился я. — Ну и что? Пускай другие волнуются о Богах, Бринон. Пускай другие совершают героические поступки.
— Нет. Ты не понимаешь. — Он выдыхал слова, словно утопающий — пузыри. — Это должен быть я.
— Почему, Бринон? Почему это должен быть ты? — Я изучающе вгляделся в его слепое лицо.
