Анджей Сапковский - Польская фэнтези (сборник)
Джемайма Тиндалл и Аннабел Прентисс опустили головы и словно по команде перекрестились. Пастор кивком и сопением выразил одобрение.
— Диавол, — продолжал он, — коий в графство Эссекс, несомненно, с негритянкой Титубой прибыл, нашел в Салеме благодатную почву для своего мерзопакостного семени. И тут же дал о себе знать. В феврале прошлого, то есть тысяча шестьсот .девяносто второго, года начался кошмар. Несколько молодых девочек, среди них Элизабет, дочка преподобного Парриса, а с нею Абигайль Уилльямс, Анна Патмен, Сара Виббер, Сьюзи Шелдон и Мэри Уолкотт начали проявлять признаки колдовских напастей и одержимости. Говорили без склада и лада, а тела их и лица искажали ужасающие конвульсии...
— Господи Иисусе! — На этот раз руки принялась ломать Джемайма Тиндалл — не менее театрально, нежели до того Аннабел Прентисс. Констебль Корвин не переставал зло глядеть на обеих.
— Против конвульсий не помогли ни клистиры, ни кровопускания, — продолжал Мэддокс, не замечая ничего и, казалось, уже близкий к трансу. — Но девочки вызнали, кто их околдовывает и истязает. Арестовали и взяли на допрос черную Титубу, и та в сговоре с диаволом призналась и назвала других, в заговор вступивших. Первой — Сару Гуд.
— Сара Гуд! — На сей раз дядюшка Уильям не смог сдержаться и смачно плюнул на пол. Тут же слегка зарумянился и размазал плевок башмаком. — Сара Гуд, — покашливая, начал он оправдываться. — Чертово семя. Самая что ни на есть наихудшая из них, изо всех ведьма. Дома держала дьявольские творения. Собаку, какую-то желтую птицу, что-то косматое и кота по прозвищу Тайльрингс. И не кот это был, а истинное чудовище с тигру величиной, людоед с железными когтями. Жуть истинная.
— На метле летала, — ворчливо добавил Абирам Торп. — На шабаши. Вместе с той... ну... Повивальной бабкой из Андовера... Как ее там...
— Марта Каррьер, — угрюмо напомнил констебль. — А другую Нурс звали. Ребекка Нурс.
— Мы не придерживаемся темы, — мягко проговорила Дороти Саттон, — постоянно плутаем в отступлениях. Вернемся к Саре Гуд. Так как там было с ней? В чем провинилась? Ну, кроме, разумеется, того, что держала косматого пса и канарейку?
— Сара Гуд, — сухо проговорил Мэддокс, — уперлась, не без диавольской, видать, поддержки, ни в чем не хотела признаваться и выдавать соучастников. К счастью, одна из вышеназванных девочек, невинная Анна Патмен, показала, кто принуждал ее к диавольским деяниям и кто, как она сама видела, летал на чертовы шабаши, на которых премерзопакостнейшим образом насмехались над таинствами. Молоденькая Анна Патмен...
— Обвинила, кого только могла. — Дороти Саттон подняла пяльцы, осмотрела вышивку. — Особенно тех, кто когда-либо ее обидел.
— Она обвинила виновных. — Мэддокс снова окатил ее холодным взглядом. — Виновных, женщина! Тех из графства Эссекс, кои с диаволом вступили в сговор и колдовскими своими махинациями терзали и преследовали людей, а в мыслях держали свержение христианского порядка и введение правления Сатаны над всем миром. Суд изучил дело и рассмотрел доказательства, а доказательства были неопровержимые. Виновных постигла суровая, но справедливая и заслуженная кара. Джордж Берроуз, Бриджит Бишоп, упомянутая уже Сара Гуд, Ребекка Нерс, Джон Проктор и жена его Элизабет, Джон Уиллард, Марта Каррьер и два ее потомка, Джайлз Кори и жена его Марта... были вздернуты на виселицу на Гэллоуз Хилл.
Он замолчал. В тишине был слышен стук молотков на строившемся амбаре. Потом запел петух. Джемайма Тиндалл забавлялась тем, что накручивала на палец ленточку. Красивая Аннабел Прентисс, закинув ногу на ногу, соблазнительно покачивала обутой в шнурованный башмачок ступней. У плотника Стаутона, как заметил Джесон Ривет, глаза чуть не вылезли, так пялился он на изящную косточку на неприкрытой части лодыжки.
— В сумме, — прервала тишину Дороти Саттон, — девятнадцать повешенных, двое скончавшихся в тюрьме. И Джайлз Кори, которого не повесили, а замучили, забили насмерть камнями. И сюда, на безлюдье, тоже доходят вести. Но слабовато там старались, в Салеме-то, слабо и попусту. В Старом Свете один только епископ Бамбергский отправил на костер шестьсот женщин. Кстати, преподобный, а почему вы в Салеме вешали, а не сжигали? Ведь сжигать велит Библия, когда говорит: «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают»[12]. И в другом месте: «собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего»[13]. «И ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов»[14].
— Замолкни, женщина, — проворчал пастор. — Верно, пользуемся мы твоим гостеприимством, но трудно вытерпеть, когда тот, кто сам в себе есть сосуд греха, бросается Божиими словами. А знаешь ли ты, что есть грех? Грех же, притом смертный, есть сомнение. И потакание. Ибо в Писании, кое ты здесь, ровно попугай, цитируешь, и так еще сказано: «Поле есть мир; доброе семя, это сыны Царства, а плевелы — сыны лукавого, враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы»[15]. Но здесь, на земле, нам, священникам и судьям, должно на свои плечи взваливать бремя сие, мы должны истреблять Зло и изгонять Диавола, ибо, если мы поколеблемся, рухнет Порядок и настанет Хаос!
Дороти, а глядя на нее и остальные женщины схватились за головы, показывая тем самым, что слова преподобного якобы пробрали их до глубины души. Корвин заворчал, но Мэддокс не обратил на это внимания.
— Идет война! — кричал он, наливаясь кровью. — Извечная война! Война с Диаволом, но и с земным врагом тоже! Мы окружены врагами! На севере — французы, на юге — папистские испанцы, извечные враги истинной веры! Как нам одолеть их, ежели недостанет порядка? Не одолеть! Посему тот, кто — как ведьмы — увеличивает непорядок и подрывает порядок, тот действует на грани вреда, это предатель, рука об руку с врагом идущий. А для предателя есть одна лишь кара — смерть! Того требует закон, того желает Бог! А кто способствует предателю и колдунье, тот сам есть разбойник, и смерть ему! По приговору человеческому, или ежели избежит он человеческого, то Божескому! Поспешествующих колдунам Бог покарает, как покарал Ахава! Но мы снисходительности не проявим. Поймаем мерзкую преступницу! И исполнятся слова Писания о том, что «псы съедят Иезавель за стеною Изреели»[16]!
За окном с огромным чувством драматизма заскулила собака. Потом снова надолго наступила тишина.
— Прошу прощения, господа. — Аннабел Прентисс встала, истинно сладострастным жестом огладила на себе одежду. — Обязанности призывают.
