Ольга Денисова - Берендей
За столом уже сидели Андрей, Наташа и Людмила.
– Проходи сюда, – Антонина Алексеевна кивнула на стул в углу.
На столе напротив этого места стояла кружка с дымящимся чаем. Хочешь – не хочешь, а пришлось занять именно то место, которое она для него выбрала. Берендей хотел сесть с краю, он любил сидеть с краю. На краю стула. Такая у него была привычка – в любую минуту можно сорваться с места, и ничто этому не помешает. Это звериное, говорил его отец и тоже старался запихнуть его в угол.
Берендей кивнул и сел. Справа от него, через угол, сидела Людмила, а слева осталось свободное место. Андрей привстал и поприветствовал его нарочитым рукопожатием. Вчера они немного познакомились. И, похоже, Берендей Андрею не понравился. Интересно, чем? Берендей относился к нему вполне дружелюбно.
Без объяснений все понимали, что связь Андрея с Наташкой не продлиться и недели – яркая, симпатичная девочка привлекла его лишь доступностью. Андрей был весьма симпатичным юношей, и Берендей долго не мог понять, откуда берется его потребность в легких победах. Только потом, поглядев внимательней, выяснил – Андрей считал себя толстым. Он и вправду был склонен к полноте, но она его нисколько не портила, наоборот, придавала солидности и шарма. Но, видно, себе он рисовал другой образ.
Наташка была слишком простой для него – не умела правильно говорить, правильно есть, правильно себя вести. А Андрей явно жил в семье, где это ценится превыше всего. Берендей видел, как за новогодним столом, будучи совершенно пьяным, он ел гуся ножом и вилкой. Он и сейчас сидел за столом выпрямившись, и прижав локти к бокам. И речь его отличалась литературностью – он всегда правильно и по-книжному строил фразы. И это было для него естественно и не вызывало отторжения.
Вот Людмила наоборот, старалась казаться интеллигентной, но у нее это плохо получалось. Отец говорил Берендею, что интеллигентным человеком нельзя притвориться. И точно – что-то выдавало в Людмиле дочь нуворишей, высоко взлетевших, но так и оставшихся мещанами во дворянстве. Но Людмила ему понравилась. Она была высокой, статной брюнеткой, ярко накрашенной, даже когда шла кататься с горки. Голову держала высоко и гордо, губы ее, чувственные и яркие, оставались плотно сжатыми, как будто она играла королеву. Но, иногда забывая о своей нелегкой роли, она превращалась в обычную девчонку, с южно-русским говором и южно-русским же темпераментом. И тогда ее мимика становилась богатой, а лицо, утратив маску, располагало к себе.
– Ну, как вы сдали химию? – спросила Юлькина мама, обращаясь к Андрею.
– Нормально сдали, – ответил он, – почти все сдали. Но мурыжил нас преподаватель до шести часов вечера.
– Ну, этого следовало ожидать. А Наташа где учится?
– В колледже, – ответил за нее Андрей.
– А в каком?
– Я буду парикмахером, – скромно, но не без гордости ответила та. И Берендею была понятна эта гордость. Наверняка, ее родители всю жизнь проработали на заводе или на стройке. А она будет сидеть в чистой, теплой и светлой парикмахерской, с чистыми руками и в красивой одежде.
Похоже, Юлькина мама не обольщалась на счет длительности ее отношений с Андреем, поэтому не проявила к ней особого интереса, хотя ничем ее и не обидела.
– А ты, Егор, учишься или работаешь?
– Я работаю, – ответил Берендей.
– А кем, если не секрет?
Вопросы Юлькиной мамы не были похожи на допрос. Она спрашивала, скорей, чтобы снять напряжение за столом, вызванное ее приездом. Похоже, она отлично понимала, что друзья ее дочери чувствуют себя немного неловко.
– Я егерь.
– Правда? – на лице Антонины Алексеевны нарисовалась неподдельная, совершенно детская радость, – не может быть!
– Почему же? – Берендей немного смутился.
– Представляешь, когда я была маленькой, я мечтала стать егерем. Мои родители были в ужасе. Нормальные девочки хотят быть врачами и учителями, а их дочь выдумала себе нечто совершенно невообразимое. Только я тогда думала, что егерь – это вроде хранителя леса.
– Ну, у меня так оно и есть, – пожал плечами Берендей, – но вообще-то егерь – это больше профессиональный охотник. У нас хозяйство бедное, к НИИ относится. Иногда, конечно, надо и охоту организовать. Но у нас охотится скучно. Приезжают начальники из НИИ, да из местной администрации. И больше выпить на природе да в бане попарится.
– А что, у нас в лесу и звери есть?
– Да, осталось немного. Лисы есть, много лис. Зайцы, кабаны. Лоси. На лосей и приезжают охотиться.
– А медведи?
– Нет, здесь медведей нет. Восточней, ближе к Вологодской области, встречаются. А здесь мы вообще между двух железных дорог зажаты, жилье кругом, дороги. Какие тут медведи.
– Слушай, а где учатся на егеря? Я в детстве этого так и не выяснила.
– Не знаю. Мой отец был егерем. И я стал.
– А твой отец жив?
– Нет. Он умер два года назад.
– А мать?
– Я жил с отцом, – уклончиво ответил Берендей.
– Так ты совсем один живешь? И, наверное, где-то в лесу?
Берендей пожал плечами.
– У меня есть пес и кошка. Так что я живу не один.
Из «красной» комнаты показалась заспанная голова Виталика, едва не задевавшая косяк.
– Виталик, привет, – тут же переключилась на него Антонина Алексеевна.
– Здравствуйте. А ванна свободна?
– Там Юлька, но она сейчас выйдет. Уже воду выключила.
Виталик втянул голову обратно в комнату и закрыл дверь.
Юлька и вправду тут же вышла из ванной, кинула взгляд на сидящих за столом и закусила губу. Что-то с ней все-таки произошло, вчера она была совсем не такой. Она была веселой и улыбчивой. А сегодня помрачнела и насупилась.
– Юлик, садись ко мне поближе, – ее мама хлопнула по стулу рядом с Берендеем, – а там сядут Виталик со Светочкой.
Интересно, она так заранее запланировала или это получилось случайно? Антонина Алексеевна так села за стол, что образовалось две пары свободных мест. И, какое бы место не занял Берендей, ему бы все равно пришлось сидеть рядом с Юлькой. Если, конечно, Света с Виталиком сядут вместе.
Юлька чуть не заплакала. У нее даже наморщился нос. И загорелись щеки. Да что же с ней такое? Она не хочет садиться рядом с ним, она чуть не плачет оттого, что ей придется рядом с ним сидеть. Что он такого сделал вчера, чем так обидел ее? Он уткнулся в кружку и боялся посмотреть на нее. Когда они возвращались домой, все было хорошо. Она смеялась. Потом они пили чай, и она снова смеялась. Может быть, он слишком резко развернулся, когда уходил в «желтую» комнату? И ее это задело? Они остановились у стола и говорили о чем-то малозначительном, и раз двадцать успели пожелать друг другу доброй ночи. А потом он понял, что ему пора уходить, иначе он сделает что-нибудь непоправимое. Может, не стоило делать это так сразу? А он сказал ей: «Все. Спать», развернулся и ушел.
