Джуд Фишер - Дикая магия
Capo намеренно игнорировал этот взрыв гнева (ничто не бесило Танто сильнее) и занялся отскребанием перца, лука и кабачков со стены. Из них сделали пюре, как для маленького ребенка, потому что Танто не мог даже пережевывать пищу. Все было приготовлено матерью собственноручно, приправлено самыми дорогими травами и специями и тушилось на медленном огне, чтобы сохранить изысканный аромат. Capo больно было видеть, как пренебрежительно относится Танто к такому проявлению любви и заботы.
Хотя едва ли удивительно, что Танто постоянно находился в таком мерзком расположении духа: от того крепкого парня, каким он отплывал из Алтеи на Большую Ярмарку всего каких-то несколько месяцев назад, не осталось ничего. Тогда он был красив, силен и обожаем — любимый сын, от которого так много ждали. Уже шла речь о выгодной женитьбе, которая дала бы ему положение в обществе, земли, влияние и, как все надеялись, немалое богатство. С помощью Танто клан Винго смог бы вернуть себе авторитет в экономическом и политическом смысле, авторитет, которым он обладал несколько поколений назад, еще до того, как их состояние промотали нерадивые сыновья, а война с Севером довершила дело.
Танто лелеяли как золотую надежду всей семьи, окружали роскошью. Лучшие учителя (точнее, те умные, но слабые люди, которые научились не жаловаться на его лень или недостаточное усердие); лучшие мастера в фехтовании и лучшее оружие, лучшие портные и ткани (хотя Танто был лишен хорошего вкуса, он всегда отдавал предпочтение вычурной и дорогой одежде); позднее — самые дорогие куртизанки и слуги. Такое потворство отнюдь не лучшим образом сказалось на его характере, в нем уже проявлялась довольно разнузданная личность, и, поощряя мечты Танто о власти и славе, отец преуспел лишь в воспитании в нем заносчивости и высокомерия. Танто не просто ходил — он расхаживал. Не просто смеялся — он гоготал, и обычно над своими собственными остротами, ибо редко слушал кого-либо, кроме себя. Он не просто побеждал — он устраивал триумф из каждой мелочи, а если что-то не получалось, дико бесился и срывал злость на слугах.
В общем, Танто уверенно превращался в чудовище, которого в конце концов, как всегда неожиданно, и явила миру Фалла Милосердная — в его истинном обличье, словно уродливая внутренняя сущность человека была вывернута наружу, и здорового, красивого, темноволосого парня заменил обрюзгший, зловонный, гадкий слизняк. Справедливость ситуации была в том, что Танто навлек на себя несчастья сам, собственными руками (и другими частями тела, которые теперь отсутствовали), как бы отчаянно он ни старался свалить вину на Capo. Что ж, думал Capo, соскребая остатки обеда с пола, кажется, в мире все-таки есть правда.
— Может, будешь десерт, брат? — предложил он, повернувшись, чтобы посмотреть на нелепое создание в постели. — Абрикосовое пюре и фиговое желе…
— Да пошел ты, братец!
Танто снова взбесился, черные глаза недобрыми угольками сверкали на жирном лице.
С тех пор как части тела, пораженные гангреной, были отрезаны ножом хирурга и сожжены в огне Фаллы, Танто раздался в ширину, его мышцы потеряли тонус, а волосы почти все выпали. Ожирение было скорее всего вызвано тем, что Фавио и Иллустрия, пока Танто лежал без сознания, денно и нощно выражали свою родительскую любовь вливанием жидкой пищи в горло сыну. Сначала с помощью длинной ложки, а потом через специальные трубочки, сделанные из овечьих кишок, при этом слуга сжимал ему горло, чтобы заставить глотать. Из-за того, что он был неподвижен, вся эта еда превращалась в огромные мешки жира на теле. Плюс лезущие волосы и запах разлагающейся плоти, который вырывался из каждого отверстия в теле Танто, — все это было вполне заслуженным наказанием, посланным богиней.
Как бы ни проклинал Танто жестоких эйранских рейдеров, которые, по его словам, ворвались в шатер Селен Ишиан, чтобы изнасиловать и убить ее, и ранили его, когда он храбро бросился защищать девушку, Capo не верил ему, потому что хорошо знал брата. Танто слишком много прибавил к этой истории, приукрасил ее обилием неправдоподобных деталей. Capo подозревал, что событиям в шатре и их последствиям есть гораздо более простое объяснение, и оно наверняка имело больше соответствия характеру старшего брата. Танто не привык, чтобы ему в чем-то отказывали, и когда договор о свадьбе с Селен не состоялся из-за недостатка денег, у него была единственная причина пойти в шатер девушки: силой взять то, что должно было принадлежать ему. И колотая рана в области гениталий говорила скорее об отчаянном сопротивлении Селен, чем о драке с бандой северян, а другие отметины на его теле подозрительно напоминали следы от женских ногтей. Говорят, богиня присматривает за своими…
Ни один другой человек не заметил этих маленьких царапин, будучи, несомненно, потрясен остальными, жуткими ранами, но Capo приходилось проводить много времени у постели брата, ухаживая за ним. Так Фавио Винго наказал его за то, что Capo отдал половину выигранного им на скачках маленькой девочке-бродяжке, чьего деда Танто когда-то безжалостно убил, — вместо того, чтобы добавить деньги к свадебному договору, как следовало бы поступить более почтительному (и жестокосердному) сыну.
Capo подобрал тарелку с ложкой и на миг ощутил, как непонятный жгучий поток энергии кольнул кончики его пальцев, словно ярость Танто вошла в эти предметы и ударила его разрядом. Выходя из комнаты, он чувствовал, как брат сверлит его спину взглядом. В коридоре Capo помотал головой: оставаться наедине с Танто — занятие не из приятных. В такие моменты у него начинало происходить что-то странное с головой.
Что за блаженство выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух! Capo направился через двор, чтобы вымыть тарелку, ложку и тряпку под струей воды из бочки. Танто, несомненно, наврет матери, что Capo не кормил его и наверняка все съел сам. И для Capo дело закончится тем, что его отругают и накажут лишением ужина. Ему было все равно — он чувствовал теплые солнечные лучи на лице и вдыхал жгучие, пряные запахи жимолости и ноготков, которые росли вдоль стены дома.
Capo уже привык к недоброжелательству брата и к тому, что родители всегда верили словам Танто, а не его. Очень дорогая плата за жизнь в семье, думал он. Временами Capo чувствовал, что кочевники, приходившие на Большую Ярмарку, ближе ему и роднее, чем те люди, с которыми он провел всю свою жизнь.
Capo пересек двор и прислонился к стене, разглядывая окружавший его пейзаж. Их усадьба возвышалась на холме, под которым тянулись вдаль на тысячи шагов террасы возделанной земли. Там росли лаймы и лимоны, гранатовые и фиговые деревья, целые апельсиновые рощи. Все было рассажено так продуманно и компактно, что сверху земля напоминала кусок материи в полоску: то темно-красную, то ярко-зеленую, с голубым участком там, где текла река. Вдали, милях в шестидесяти или даже больше, земля становилась светлой и каменистой, переходя в подножие Фаремских скал, а еще дальше возвышался Хребет Дракона, напоминавший острые зубья пилы.
