Антон Орлов - Заклятые пирамиды
В тот день все сложилось удачно: в лавке «Огородная всячина» у нее взяли, не торгуясь, полсотни пар перчаток из толстой суровой нитки. Теперь в самый раз должно было хватить на приглянувшиеся карминовые занавески с оборками и вышитыми геранями. Сонтобии давно хотелось повесить на окно что-нибудь яркое.
Сына она взяла с собой, и на обратном пути завернули на вокзал посмотреть на поезда. Они поднялись на переброшенный через перроны узорчатый мостик, и Дирвен с восхищением глядел сверху на подползающий пассажирский состав: на тягловом вагоне красовалась выкрашенная бронзовой краской драконья морда с огромными иллюминаторами, за которыми виднелась полость кабины и вагоновожатый с помощником. Не маги, но все равно волшебники, потому что им послушны амулеты. Поезд мчится по рельсам благодаря силе специальных артефактов, с которыми могут управиться одни лишь амулетчики с их особым даром. Или маги, но тем и других забот хватает.
Когда Дирвен насмотрелся на это чудо, они с мамой вышли на площадь перед вокзалом, похожим на маленький нарядный дворец. В расписных палатках продавали мороженое, пирожки и жареные орехи.
– Мама, купи мне миндальную мороженку!
Сонтобия собиралась сегодня же завернуть в лавку за теми занавесками. На днях ей сказали, что осталась последняя пара. Если сейчас раскошелиться на лакомство, покупку придется отложить.
– Мама, я хочу миндальное мороженое! У тебя же есть деньги! Ну, пожалуйста, купи мороженку!
– Пойдем! Не капризничай.
Дирвен решил во что бы то ни стало настоять на своем. Усевшись на тротуар, он продолжал хныкать, а когда мама, рассердившись, дернула его за руку, громко разревелся – пусть ей будет стыдно, что он мучается без мороженого!
На них пристально смотрела худощавая девушка с застенчивым и в то же время несколько хищным выражением на некрасивом нервном лице. Нет, не злая колдунья из сказки. Крейса Винанглиц была внештатным осведомителем при городском Надзоре за Детским Счастьем. Она жила небогато, но за каждый выявленный случай родительского жестокосердия ей причиталось денежное вознаграждение. Это и решило дальнейшую судьбу Дирвена.
Через два дня Сонтобию вместе с сыном вызвали в суд. Упрямый и злопамятный Дирвен все еще не простил ей того, что ему не купили миндального мороженого, вместо этого занавески какие-то дурацкие повесили, и охотно соглашался с обвинителем: да, с ним плохо обращаются, да, держат впроголодь, потому что денег все время не хватает. Когда ему хочется поиграть в мяч, мама заставляет его чистить картошку, морковку и лук для супа, а сама сидит и вяжет, не отрываясь, свои перчатки, недавно он даже порезался кухонным ножом – вот след на пальце! Он думал: пусть судьи хорошенько маму наругают, тогда она будет каждый раз покупать ему мороженое или что-нибудь еще, и ему больше не придется возиться на кухне с готовкой, потому что заставлять ребенка работать – незаконно.
Суд вынес решение: поскольку достаток у Сонтобии Кориц ниже того уровня, который позволил бы обеспечить ее десятилетнему сыну Дирвену счастливое детство, забрать у жестокосердной и малообеспеченной матери мальчика и отдать на воспитание почтенной госпоже Фронгеде Хентокенц, с присвоением ему фамилии Хентокенц.
У мамы лицо стало белое, как отбеленное полотно. А Дирвену тогда подумалось: это же все не по-настоящему… Разве они не понимают, что Дирвен с мамой на самом деле любят друг друга, просто поссорились из-за мороженого? У них и раньше случались ссоры, если никто не хотел уступить, а после они мирились. Да никуда он с этой чужой теткой не пойдет! Дирвен ревел и брыкался, но двое слуг почтенной приемной матери закутали его в плед, вынесли из зала суда и запихнули в карету.
Госпожа Хентокенц была бездетной вдовой и входила в городской Совет наблюдателей при Надзоре за Детским Счастьем. В первый месяц Дирвен дважды сбегал к маме из ее богатого особняка, но его ловили и привозили обратно, и пригрозили на третий раз отправить в исправительный приют. Он сделал вид, что покорился. До него уже дошло, что все это не понарошку: словно дурачился на льду, а тонкая корка под ногами возьми да и проломись – и, уже захлебываясь, понимаешь, что обжигающе холодная вода забирает тебя в свое темное лоно по-настоящему, никакая это не игра.
Фронгеда заботилась о нем с умилением и тщанием, как будто расставляла вазочки с искусственными цветами, перед тем как пригласить в дом гостей. Дирвена наряжали не хуже чем дорогую куклу в витрине магазина игрушек, закармливали сладостями, выпускали погулять в аккуратном садике около особняка, показывали знакомым. Перевели в платную частную школу, туда и обратно его сопровождал ливрейный лакей – молодой еще отставной солдат, от такого не удерешь.
Дирвен тосковал, не хотел у нее жить, но ненавидеть госпожу Хентокенц не мог: она была не злая и на свой лад его полюбила.
Во всяком случае, то умилительно-собственническое чувство, которое Фронгеда испытывала к присвоенному чужому ребенку, она искренне считала любовью и сильно удивилась бы, начни кто-нибудь это оспаривать.
Возненавидел он миндальное мороженое – если бы не оно, ничего бы не случилось! И дурацкий закон, из-за которого его разлучили с мамой, и заодно все остальные дурацкие законы, какие есть на свете. Да еще Двуликую Госпожу, повелевающую вероятностями: ну чего ей стоило сделать так, чтобы никто не обратил внимания на их с мамой размолвку из-за пустяка?
Ему было тринадцать, когда он взбунтовался: побил вазы и фарфоровые статуэтки, которых в особняке у госпожи Хентокенц было видимо-невидимо, пообрывал гобелены, исчеркал углем натюрморты в золоченых рамах – и сбежал из этой уютной тюрьмы, прихватив с собой немного денег и несколько штук амулетов. Он был уже достаточно большой, чтобы соображать: к маме нельзя, там его будут искать в первую очередь. Лучше всего добраться до какой-нибудь дальней деревни и наняться в батраки, а потом, когда он вырастет, можно будет вернуться домой и помириться с мамой.
Спустя восьмицу Дирвена разыскали и увезли в исправительный приют. Там его поили «зельем послушания», но среди амулетов, которые ему удалось припрятать, была овальная бусина, защищающая от колдовских снадобий. «Спасай меня, амулет!» – мысленно молил и приказывал Дирвен, когда в него силком вливали очередную порцию горькой дряни.
Он долго болел, зелье выходило из него с вонючим липким потом и помутневшей мочой, но так и не оказало должного воздействия. Ему бы догадаться еще тогда, что он заправский амулетчик не хуже вагоновожатых, но он решил, что все дело в замечательной бусине. Казалось странным, что никто не интересовался, куда он подевал украденные артефакты, только стыдили, что без спросу взял деньги.
