Антон Орлов - Заклятые пирамиды
– Эта отрава, которая во мне засела, ведет себя как живое существо, как вирус. Врачи в больнице говорили, что это прямо какая-то мистика и ничего не понять, хоть к шаманам обращайся.
– Что ж, я бы обратился… Постой, зачем тебе-то с твоим отцом идти к каким-то левым шаманам?
– Вот именно. Никто не может разобраться, что происходит. Ты ешь мороженое и пей эту штуку. Наверное, она вкусная. А мне сегодня что-то не хочется… Возьми себе мою порцию, ладно?
– Мар, я рано или поздно найду противоядие – такое, чтобы подействовало раз и навсегда. Спорим, найду? И тогда ты выздоровеешь, а твой отец перестанет смотреть на меня, как на обкуренного гастарбая, который ввалился с топором в супермаркет.
Рухлян, все это расслышавший, затаил в душе обиду: почему если гастарбай – так сразу обкуренный? Сам-то, щенок позорный, выкрасил патлы, как последняя шлюха, и чем занимается по вечерам в «цветочных кварталах», даже вслух сказать стыдно, а туда же, о людях судит… Погоди, гаденыш, скоро посчитаемся.
Сникший Сабен пропустил навет мимо ушей, ему до сих пор не полегчало.
– Кто-то хочет тебя убить, – голос Мар стал тихим и тревожным.
– Не новость. Меня половина одноклассников хочет убить. А другая половина просто хочет.
– Эд, не дурачься, это серьезно. Если тебя начнут по-настоящему убивать, постарайся вернуться к себе домой… В общем, туда, где твой дом был вначале, откуда ты пришел… У тебя должно получиться. По-другому объяснить не смогу, но тогда ты от них спасешься.
Рухлян вначале насторожился до внезапных колик – неужели чертова грымза кому попало растрепала о своих планах и уже все ее окружение в курсе?! – но примерно на середине начал расслабляться. Ясно, что Эдвин и Мар играют, у них какая-то придуманная ерунда – ролевка или как оно там называется?
– Идем отсюда, – позвала девочка и после этого что-то прошептала, близко придвинувшись к своему пурпурноволосому кавалеру.
Эдвин, вновь надевший зеркальные очки, которые перед тем лежали на столике, покосился на Рухляна с Сабеном. Глаз не видно за сверкнувшей полоской – и все равно впечатление, что тебя смерили изучающим и слегка презрительным взглядом.
Вроде же ничем себя не выдали… Когда пацан вместе с рыжей девчонкой направился к выходу, Рухлян не рискнул продолжить слежку, тем более что Сабен по-прежнему сидел смурной. То ли слопал утром тухлую сардельку, то ли вчера перед сном ужастиков насмотрелся, он по этой части впечатлительный.
Народу в кафе было немного. Толстяк с голографической рыбой на футболке, заказавший «Ландшафт», фирменное блюдо из мороженого с шоколадом в виде миниатюрного горного пейзажа, и две местные девахи – серенькие, остроухие, без бровей и ресниц, но на мордашки ничего, миловидные. Даже не видно, что на самом деле лысые, потому что на обеих были блестящие, как елочная мишура, парики – у одной зеленый, у другой розовый.
– Сабен, тебя с чего развезло? – тихонько поинтересовался Рухлян.
– У нее тень за спиной. У этой Мар. Пока шли по улице, я не заметил, а здесь в глаза кинулось, как будто мерещится…
– Ну, ты даешь! У всех тени за спиной. Ты чего?..
Товарищ молчал, по его бледной, как побелка, физиономии крупными каплями катился пот. Рухляна пробило на догадку.
– Ты, что ли, чирмень опять жевал? Или чихмень… Как эта ваша беорская дурь называется? То-то они отсюда чесанули, потому что приняли тебя за торчка и испугались.
– Чирхмень не дурь, – возразил Сабен деревянным голосом. – Он дает увидеть то, чего просто так не видно.
– Ага, глюки всякие, вроде видухи с ужастиками. Ты это брось, не время сейчас.
– Не глюки, а невидимое, которое есть на самом деле. У Мар за спиной кто-то маячит. Темный, мертвый… С ним лучше не связываться.
– Так мы и не будем. Нам же не ее заказали, а грымзиного пацана. Давай-ка, дуем отсюда, а то вон люди на нас вылупились.
– Ты понял, как ее зовут? – снова завел Сабен уже на улице, утирая мокрое лицо. – Мар. Мара. Мора – днем ребенок, ночью вурдалак.
– Чего ты несешь-то, сам хоть соображаешь? Это у тебя с видухи про зомбей, от жары и от вашего чирхменя ум не туда заходит. Двигаем до подземки, а то наш аэробус пропустим. Лучше б я один сходил!
Когда добрались до Хленаункоса, Бугор обругал Сабена и велел ему браться за скребок: мол, труд – лучшее лекарство. И потребовал, чтобы тот отдал ему на хранение свою заначку – жевательные плитки из сушеной беорской травы. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из артели сейчас обжевался и спятил.
А Рухлян сбегал поздно вечером в круглосуточный информ-павильон и, вернувшись, обрадовал:
– Сабен, можешь плюнуть на свои тени. Ее зовут не Мар, а Марсия.
– Кого? – промычал Бугор, выгребая ложкой остатки свиной тушенки из банки.
– Мелкую рыжую девку, с которой наш клиент сегодня гулял. – Рухляну нравилось слово «клиент», звучит солидно, словно киношные киллеры разговаривают. – Марсия Лагайм. Отец у нее коп, начинал в самой падловской службе – в иммиграционном контроле, который нашего брата отсюда гонит, а теперь он офицер Космопола. Все они за наш счет выслуживаются. Не психуй, Сабен, мы к ней на выстрел не подойдем, на кой она сдалась нам? За нее же денег не платят.
– Тихо, – шикнул Бугор. – Перебудим соседей – они настучат, что грымза у себя в коттедже нелегалов держит. Никакой больше гульбы по городу, будем завтра все вместе садовую скульптуру обшоркивать.
Мир Сонхи
Дирвен Кориц ненавидел три вещи: миндальное мороженое, дурацкие законы и Госпожу Развилок. Но насчет законов лучше помалкивать, чтобы не нажить новых неприятностей, это он в свои почти пятнадцать лет уже накрепко усвоил, а Госпожа в Рогатом Венце – и вовсе не вещь, а богиня, вот и оставалось срывать злость на мороженом. Тем более что с него-то все и началось.
Каждому доводилось читать или слышать сказки о детях, которые плохо себя вели, из-за чего попадали в плен к злым колдунам, демонам Хиалы или волшебному народцу, но потом выполняли три невыполнимых задания, а то и вовсе сбегали и в конце концов возвращались домой. Это мог быть хоть мальчик, хоть девочка, хоть близнецы. У иных историй развязка была плачевная: главного героя во что-нибудь превращали насовсем либо съедали. Но начиналось все одинаково – с мелкой вины, с капризов, с незнания, чем обернется твоя выходка. С ерунды вроде миндального мороженого.
После смерти мужа Сонтобия Кориц пробавлялась тем, что вязала перчатки на продажу. Овдаба – благословенная страна, где нет нищих и никто не умирает с голоду. Вдова получала из государственной казны пенсию, которой хватало на еду, на уголь и на регулярный взнос хозяйке доходного дома, а Дирвен учился в бесплатной школе для бедных. Живи да радуйся. Изготовление нитяных перчаток для грязной работы и шерстяных для холодной погоды позволяло Сонтобии накопить денег на что-нибудь нужное сверх необходимого, а порой и на приятное излишество вроде сахарного печенья, воротничка из дешевых кружев себе или нового мячика Дирвену.
