Марина Суржевская - Я тебя рисую
— Обещайте мне, — тихо сказал фойр. Я недоуменно кивнула. Собственно, мне это было несложно, а старику, похоже, приятно. Маг подтвердил, что никакой опасности для меня в этом украшении нет, так почему бы не порадовать морского посла? К тому же ракушка действительно была красивой.
— Хорошо, я обещаю, — улыбнулась я.
Старик вздохнул и снова прикрыл веки, спрятав от меня мертвое море своих глаз.
— Спасибо, — сказал он так, словно это я сделала ему подарок.
И, еще раз кивнув, ушел.
Еще полчаса, и делегация расселась по экипажам и отбыла к границе. А я отправилась в комнату, уже по дороге скинув туфли и стянув изрядно надоевший головной убор.
* * *После отъезда морских жизнь снова вернулась в привычную колею. С утра я убегала в лес или на озеро и рисовала до полудня, пока не наступала пора идти на занятия. Наставница все еще находила, чему обучить нас с братом, и мне казалось, что даже если я проживу тысячу лет, все равно не успею усвоить все те знания, что желала впихнуть в наши головы Тара.
Сегодня Люк был таким рассеянным, что наставница метко и хлестко обожгла хлыстом его пальцы. Отец был против физических наказаний, но порой, очень редко, Тара все же позволяла себе применить их. Впрочем, наказывать подобным образом могли лишь брата, меня за всю жизнь никто и пальцем не тронул. Люк взвился, очнувшись и выплыв из своего тумана, в котором витал, густо покраснел. Не столько от боли, сколько от негодования. Ну еще бы: его, наследного принца, взрослого парня ударили, словно мальчишку.
Я, не сдержавшись, захихикала и получила от Тары грозный взгляд. Наставница снова посмотрела на красного до багрянца принца.
— Если ваши мысли столь занимательны, может, вы расскажете о них и нам? — сурово осведомилась Тара. Я прыснула в кулак. Конечно, поведает, как же! Да там же из приличного будет лишь имя новой пассии. И то неизвестно. Сдается мне, что братец, дабы не путаться, всех зовет «моя прекрасная виа», или как-то так!
— Люкреций! Я вас слушаю! — похоже, наставница сегодня была не в духе.
Брат помялся и стал еще румянее. Я откровенно веселилась и наслаждалась его мучениями.
— Ну так что, Люкреций? Вы поведаете нам, о чем размышляли так упоенно, что не услышали ни одного моего слова?
— Я сочинял сонет, — сдавшись, буркнул Люк.
Я хмыкнула. Ну да, как же. Сочинял он.
— И вы даже можете нам его продекламировать? — приподняла Тара тонкие брови, так же, как и я, усомнившись в правдивости ответа.
— Он еще не готов, — не глядя на нас, соврал Люк. — Я не успел, вы меня отвлекли!
— Тогда, возможно, вы соизволите поведать нам самое начало? — не унималась наставница. Брат кинул на меня отчаянный взгляд, но что я могла сделать?
— Слушаем вас!
Глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, брат выдал:
Рассыпав золото по кронам,
Вино разбрызгав по листве,
Приходит осень. Очарован
Весь город ею в сентябре.
Я собираю урожаи
На полях ее любви
Она щедра, как будто знает,
Что дни ее здесь сочтены… [1]
Люк замолчал, его багрянец спал, и теперь лицо брата сравнялось цветом с оперением голубиной шейки, став таким же сизо-серым. Удивительно, но совершенно спокойно декламируя свои опусы многочисленным придворным дамам, Люк всегда жутко робел, когда их слушала Тара или я. Возможно, наша оценка его творений была по-настоящему важна брату. Но как можно оценить волшебство?
Мы с наставницей молча смотрели, как кружат в воздухе золотые листья клена, как дрожит на них осенний свет. Вдыхали запах уже прелой травы, такой острый, такой бодрящий. Наблюдали, как медленно тает клочок неба, предгрозового, набухшего осенним дождем, а может уже и первым снегом. И ежились, несмотря на летнюю жару.
— Спасибо, Люкреций, — слабым голосом сказала Тара и вздохнула.
Наставница тоже была из созидающих, но вот эликсира ей почти не досталось. И слабый дар она с лихвой компенсировала настойчивостью и упорством. И все же мало кто мог устоять перед чудом истинного созидания.
— Занятие окончено, — сказала наставница и отвернулась. И, довольные, мы с Люком бросились вон, пока растроганная Тара не передумала.
Выскочив за дверь, мы с братом переглянулись и кинулись наперегонки к лестнице.
— Кто последний, тот помет дикой хараши! — объявил Люк. Я фыркнула.
— Братец, тебе что, пять лет? — поинтересовалась я и степенно пошла к ступенькам, гордо задрав подбородок. Люк чуть смутился и пошел рядом.
— И что, пошутить нельзя? — буркнул он. Я проплыла мимо, вздохнула глубже, и как понеслась к лестнице, подобрав юбки! Так что брат, не успев отреагировать, остался позади в мгновение ока! И, взлетев на галерею, захохотала, как сумасшедшая.
— Люк! Ты сам себя назвал пометом хараши! Я все расскажу Мадлен!
— Ах ты, подлая…! — задохнулся от такой наглости братец и кинулся за мной. К сожалению, в коридорах я не могла развить приличную скорость, да и юбки мешали. Так что возле моих комнат Люк меня все-таки поймал, повалил, пытаясь скрутить. Я заорала на весь дворец, обзывая брата совсем не так, как пристало говорить о наследнике престола. Но на наши вопли уже даже слуги не реагировали — привыкли. Да и как не привыкнуть, если мы ругались и орали друг на друга по пять раз в день? И каждый день искренне пытались друг друга прибить.
Только один голос мог положить конец нашей грызне. И он прозвучал.
— Мои дети ведут себя, как два диких волчонка, — вздохнул отец, стоя в дверях покоев Люка. — И вот как мне передавать вам управление королевством?
Брат слез с меня, а я села, сконфужено поправляя юбки и разметавшиеся волосы. Люк снова покраснел. Как девица.
— Прости, отец, — покаялся он. — Я не сдержался.
К чести Люка, он никогда не пытался выставить меня виноватой в наших конфликтах.
— Что вы не поделили на этот раз? — осведомился король.
— Мы разошлись во мнениях относительно принадлежности представителей нашего рода к продуктам жизнедеятельности парнокопытных, — отчеканил брат.
Мы с отцом переглянулись, и я явственно увидела золотой цвет смеха в его глазах. Все же отец слишком любил нас, чтобы долго сердиться. Но для вида он нахмурился и покачал головой.
