Игорь Рябов - Гоша Каджи и Венец Гекаты
Мысли и чувства парнишки постепенно исподволь успокоились, и его сердце затопило разочарование директором. Ему стало так грустно, что он едва не захлебнулся жалостью к самому себе. И слезы-предательницы заблестели в его карих глазах, точь-в-точь как совсем недавно у Янки.
Верд- Бизар тем временем не мешал Гоше думать, незаметно, краем глаза наблюдая за ним и слегка покачивая седой головой. Когда чувства, обуревавшие Каджи, неминуемо отразились на его лице, легко читаемые, будто в раскрытой книге, директор тихо поинтересовался:
— Нфер пуфксбун, н'тет уткстюдж вут вкыкраф пофнэм, ксуджр?
— Утн, эксбянтким, уткстюдж[60], - не задумываясь, ответил Гоша.
— Что ж, тогда не смею тебя дальше задерживать, Каджи, — директор удовлетворенно кивнул головой. — Ступай, набирайся знаний…и пошевели мозгами хорошенько. Далеко не всегда самый очевидный шаг является в то же время и самым верным.
Каджи неспешно поднялся из кресла и ушел, крепко задумавшись над несуразным, на его взгляд, поведением Этерника. А тот так и остался сидеть перед камином. Его морщинистое лицо словно окаменело. А на лбу прорезались новые бороздки от сведенных к переносице густых седых бровей. Со стороны Верд-Бизара можно было принять за хмурого злого старца. Если бы не его глаза. Молодые, бездонные и серьезные, они скорее говорили просто о глубокой задумчивости, в которую погрузился директор, вновь неспешно потягивая трубку. И вскоре весь кабинет затянуло сизоватой призрачной дымкой. Даже орел проснулся, наконец, недовольно размахивая крыльями, словно старался развеять окруживший его туман, да заодно и прогнать прочь тоску Этерника. И он преуспел в этом.
Верд- Бизар очнулся, вырвавшись из цепких объятий дурмана, решительно выбил трубку, сунув ее в карман, и подошел к взволнованной птице. Дав ей склевать несколько кусочков вяленого мяса с ладони, директор ласково погладил пернатого друга по голове, отчего тот моментально успокоился, вновь закрыв глаза. А оживившийся Этерник расставил на шахматной доске фигуры, обыкновенные, а не волшебные. Себе он выбрал черные, уступив право первого хода условному сопернику, за которого сам же и играл.
Партия шла ходко и споро. Противники, оба два в одном лице Верд-Бизара, почти не задумываясь, двигали фигуры, ловко маневрируя от атаки к обороне и обратно. Кучки поверженных бойцов равномерно росли с обеих сторон клетчатой доски. Но ближе к концу партии наметился явный перевес сил в пользу белых воинов. После длинной рокировки у них положение оказалось стабильнее и выигрышнее. А еще через два хода их ничем не примечательная пешка прорвалась в образовавшуюся широкую брешь черных, уверенно устремившись к противоположному краю доски. Какая ж мелюзга не мечтает стать крутым ферзем или резвым пони на худой конец? И остановить ее оказалось нечем: все фигуры соперника были связаны по рукам и ногам. Любой из их ходов неминуемо приводил к позорному проигрышу черных.
Вот тут- то Верд-Бизар и призадумался надолго, склонившись над доской и нервно теребя бороду. Потом он порывисто вскочил с кресла и принялся расхаживать по кабинету из угла в угол, заложив руки за спину и что-то тихо бормоча себе под нос. Сделав десяток кругов, директор, огорченно пожал плечами, словно его все же уговорил неведомый собеседник на дурное дело, хотя и с трудом. Подойдя к столику с шахматной доской, он протянул было руку к одной из фигур. Но быстро отдернул ее назад, погрозив доске указательным пальцем и жуликовато прищурившись на один глаз.
Не- ет! Его на мякине не проведешь, стреляный воробушек. Сам же недавно поучал Каджи, что очевидный шаг — не всегда правильный. А здесь этот ход прямо сам собой напрашивался, откровенно бросаясь в глаза.
Этерник зашел с другого бока доски. Еще раз внимательно оценил диспозицию.
— Жаль, конечно, — он уныло вздохнул и пожертвовал королевой. — Но другого выхода я, к сожалению, не вижу. Печально, но факт.
Сделав за противника единственно возможный и правильный в данных условиях ход, Верд-Бизар вернулся к своей армии. Лихо и жизнеутверждающе скакнув конем, он твердо объявил:
— Шах и мат! Ты вновь, в который уже раз, проиграл, Вомшулд. И от этого тебе не отвертеться. А жизнь? Она все сама расставит по полочкам. Главное, не делать очевидных глупых шагов. Вот так-то, милейший!
Директор легонько повел сухенькой рукой. Фигуры собрались в кучку, сами уложились в перевернувшуюся доску, после чего она захлопнулась и вместе со столиком переместилась в дальний уголок. А Этерник, довольный одержанной победой, бодрой походкой вышел из кабинета, отправившись в Большой зал Центральной башни.
Ему, право, есть чем гордиться. Но и нарушать устоявшиеся традиции ни в коем случае нельзя. Даже директору. Он вместе с другими учителями должен находиться рядом с учениками, хотя бы во время приема пищи, а то еще пропустишь какую-нибудь их очередную шалость или хохму. Обидно будет потом. И у них в Хилкровсе все же демократия процветает, принося свои сумасбродные и взрывоопасные плоды в виде проказ особо шебутных школьников, или как? Но это-то и есть самое замечательное и прекрасное в его работе, если ему склероз не изменяет…
Глава 15. Учись, сынок!
В Большом зале, заполненном до отказа учениками, пришедшими на обед, тем временем было оживленно и весело. Каджи, нашедший дорогу от кабинета директора в столовую сравнительно быстро, застал интересную и живописную картину за столом Блэзкора, над которой обитатели Башни Грифонов животы надрывали от смеха. Некоторые, уже полностью обессилев, просто свисали со скамейки в полнейшем изнеможении, размазывая ладонями по лицу обильно текущие слезы, но все равно продолжали на последнем издыхании тихонько хихикать, на что главные действующие лица совершенно не обращали внимания, занятые более важным и ответственным делом.
В центре «полотна» разместился Роб, как ключевой персонаж. Сразу же за ним находилась Анька, левой рукой вцепившаяся в его кучерявый чуб и слегка оттягивающая голову парнишки назад. Правой рукой она при этом усердно пыталась щекотать Баретто по ребрам, заставляя его таким нехитрым способом засмеяться и хоть чуточку разомкнуть плотно сжатые зубы. Напротив колоритной парочки расположилась Янка, усевшись верхом прямо на краешек стола и поставив ноги на скамейку. В руках у близняшки красовались большая тарелка и ложка. Девчонка, мило улыбаясь, ласково уговаривала друга, будто маленького ребеночка:
— Солнышко, открой ротик. Скажи: «А-а-а». Давай, давай, не стесняйся. Это ж такая вкуснятина, — она сладко причмокнула, наглядно демонстрируя отменные вкусовые качества предлагаемого продукта. — Робик, ну, не упрямься, пожалуйста. Я тебя как лучшего друга прошу. Хочешь, я потом тебя в щечку поцелую? Аня тоже тебя чмокнет и даже бить сегодня не будет. Может, только чуть-чуть ударит, если очень уж напросишься. Давай, малыш: ложечку за маму, ложечку за папу, — Янка увидела подошедшего к ним Каджи и тут же отреагировала адекватно, — за Гошу, вон, ложечку скушай. — Баретто упрямо мотал головой, ограниченный в этой возможности Аней, уворачиваясь от настырно тыкающейся ему в губы ложки с окрошкой. Близняшка, не выдержав, резко, без перехода, взорвалась: — А ну живо открывай пасть, курсант, кому сказала! Долго я тебя еще упрашивать буду?!
