Ян Сигел - Заклинатель драконов
У меня есть нож, — ответил он наконец. Рзггинбоун не потерпел поражение, а просто уступил. Он достал из кармана перочинный ножик и открыл его лезвие, затем очень осторожно надрезал повязку с тыльной стороны руки. Ферн потянула за бинт, помогая себе зубами.
Я чувствую себя забинтованной мумией, — пробормотала она.
Ферн наконец освободила кисть руки — кожа была мягкой и неповрежденной, слегка прочерченная линиями судьбы, таланта, линией жизни, кожа женщины, которая не занимается домашней работой. Цыганка мало прочла бы по этой руке. Подушечки пальцев были слегка голубоватые, вероятно, из–за тугой повязки. Рзггинбоун прикоснулся к ним и почувствовал, как они холодны.
Прошлой ночью, — спокойно сказал он, — твоя кожа обгорела, а сухожилия были сильно повреждены, и доктор сказал, что рука никогда не сможет нормально функционировать. Твой Дар не смог бы с этим справиться, только древние друиды обладали такой силой, во всяком случае, так гласят легенды.
Прошлой ночью… — Ферн нахмурила брови. — Да, именно так. Когда ты вне Времени, то оно движется по–другому. Неделя может оказаться годом, ночь — всего лишь несколькими минутами.
Вернулся доктор вместе с сестрой, которая везла на тележке все необходимое для новой перевязки.
Отойди, — быстро сказала Ферн Рэггинбоуну, и тот с легким поклоном отодвинулся в сторону.
Мисс Кэйпел! Что вы сделали со своей повязкой?
Ферн безмолвно протянула доктору руку. Сестра покраснела, доктор — побледнел.
Это невозможно! — наконец выдохнул он после длительной паузы. — Я сам обследовал руку, ошибки быть не могло! — Он вытаращенными глазами смотрел на Ферн. — Вы можете как–то это объяснить?
Я? — подчеркнуто удивленно ответила вопросом на вопрос девушка.
Доктор, испугавшись, что был слишком резок, готов был извиниться.
—Все это стоило немалых переживаний моей семье, — вежливо продолжала Ферн. — Разумеется, я бы не хотела портить репутацию вашей превосходной клиники…
Доктор пустился в объяснения по поводу своей позиции. Он с самого начала был среди тех, кто классифицировал Ферн как «интересный случай», и поддерживает точку зрения, что пациент, находящийся в коме, сам из этого состояния выбраться не может. Рэггинбоуну очень понравилось представление, которое давала Ферн, он рассчитал, что до возвращения Робина доктор будет только рад разрешить ей покинуть клинику. С того момента, как Ферн проснулась, голос ее окреп и приобрел даже некоторое драматическое звучание. И физическая слабость, и беспомощность, которая в обычных случаях предполагала бы долгий постельный режим, казалось, исчезают с неестественной скоростью. Рэггинбоун решил, что Ферн с помощью своего Дара ускоряет процесс выздоровления, трансформируя внутреннюю силу в активную физическую энергию, накачивая кровь в мускулы силой воли, но ему было пока не ясно, понимает ли она, что делает, или действует инстинктивно.
Дежурная сестра все еще не уходила, исподтишка наблюдая за Рэггинбоуном. Чудесное излечение недопустимо в современной клинике, и интуиция подсказывала ей, что все это ловко подстроено, что это какой–то трюк, без сомнения, исполненный Рэггинбоуном. Она старательно делала вид, что переставляет букеты, приговаривая при этом:
Тут у вас, пожалуй, слишком много цветов, мисс Кэйпел, было бы очень мило, если бы вы отдали часть тем пациентам, у которых в палатах цветов вовсе нет.
Я так и поступлю, — слегка надменно проговорила Ферн.
Вы не должны были снимать эту повязку, — настойчиво твердила сестра. — Вы могли бы так себе навредить!.. Ожоги надо лечить с особой осторожностью. — Таким образом делался вывод, что если существует повязка, то существует и повреждение.
Я знала, что моя рука в полном порядке, — сказала Ферн. — Я это чувствовала.
Но ведь доктор не может ошибаться!..
Каждый человек может допустить ошибку, — категорично ответила пациентка.
Рассерженная медсестра двинулась к двери. И в этот момент ее взгляд упал на мешок, засунутый за шкаф.
—Что это? — гневно спросила она. — Полагаю, что вы это принесли, — обратилась она к Рэггинбоуну. — Мешок такой грязный, а мы должны соблюдать здесь элементарные требования гигиены! — Она было наклонилась к мешку, считая себя вправе распоряжаться всем, что находится на ее территории… Затем она приподняла клапан на мешке и уставилась на его содержимое.
В одно мгновение злобный румянец, только что заливавший ее щеки, схлынул и сменился мертвенной бледностью. У нее отвалилась нижняя челюсть, и она смогла только выдохнуть, что прозвучало как почти беззвучный крик. Затем медленно–медленно она согнулась, как–то вся съежилась и опустилась на пол. Ферн свесила голову за край кровати и отпрянула, вытаращив от ужаса глаза.
Я не знаю, что это ты принесла, — растягивая слова, проговорил Рэггинбоун, — но, думаю, неплохо бы тебе изобразить там что–нибудь другое… прежде чем кто–то еще туда заглянет.
Что–нибудь другое? — тупо повторила Ферн.
Такого же размера и таких же очертаний, что–то… похожее. Не гроздь винограда, конечно, но нечто такое же. У тебя еще остались силы?
Но Ферн, прижав руки ко лбу, уже заговорила на языке Атлантиды. Удовлетворенный Рэггинбоун осторожно обошел сестру и вышел в коридор, чтобы позвать на помощь.
Два мускулистых санитара вынесли неподвижное тело медсестры, и в комнату вернулся доктор. Он был еще более взволнован. Заявление, которое сделала, придя в сознание, дежурная сестра, поколебало остатки его самоуверенности. Она ведь всегда была столь практичной, столь земной и, казалось, начисто лишенной воображения…
—Я посмотрела в мешок, — рассказала она, — и там оказалась… голова. Отрубленная голова. Она была живая. У нее двигались глаза. Она улыбалась мне. — Сестре сделали успокаивающий укол, в то время как доктор, чувствуя себя полным идиотом, пошел спросить Ферн, что же там в этом мешке.
— Кто–то принес мне арбуз, — ответила Ферн, — я очень люблю арбузы. Не понимаю, почему это так огорчило сестру. Может быть, она не переносит арбузы?
«Мешок выглядит так, будто в нем лежит несколько голов», — подумал доктор, но, когда он открыл его, там лежал всего лишь арбуз. Только лишь арбуз… Доктор снова извинился и отбыл, чтобы назначить лечение дежурной сестре и посоветовать ей пройти курс интенсивной психотерапии. Только спустя несколько дней после этого инцидента, когда доктор описывал его своим партнерам по гольфу, он задумался: а зачем, собственно, приносить арбуз больному, который находится в коме?
В середине дня приехал Маркус Грег, он застал Ферн полностью одетой, сидящей на краю кровати. Правда она была босой, поскольку забыла сказать об обуви Робину и ни он, ни Эбби не догадались исправить ее ошибку. Она уже пыталась вставать, сражаясь со слабостью в ногах, заставляя голову ясно мыслить, а конечности уверенно двигаться. Она знала, что потратила слишком много сил, что в ней оставалось совсем мало энергии, но ее не покидало чувство, которое возникло еще в Подземном Мире, — ей нужно было срочно вернуться домой. Ее пребывание в клинике было помехой, в Дэйл Хаузе она сможет свободнее мыслить, сможет наконец обо всем поговорить с Рэггинбоуном, будет строить планы. Она уже услышала беглый рассказ Рэггинбоуна об исчезновении Уилла и Гэйнор, но ей необходимо было узнать обо этом поподробнее. У нее возникло чувство нависшей угрозы, опасности, необходимости немедленных действий. К этому добавились еще слабость, беспомощность и больничная обстановка. Когда вошел возбужденный, радостный Маркус, Ферн лишь почувствовала свою вину, неловкость от раздражения. Радость, которую она, бывало, испытывала при встрече с ним, казалась теперь абсолютно нереальным ощущением. Она хотела заставить себя не думать о своем, тепло ответить на его радостное возбуждение. И вот Маркус попросил всех оставить их наедине.
