Ян Сигел - Заклинатель драконов
По какой–то причине, которую Ферн все еще не могла осознать, она почувствовала себя чрезвычайно уютно. Ее разум пытался справиться с ситуацией, но это было слишком сложно, и она просто тихо лежала, дав волю своим мыслям плавать там, где им заблагорассудится. Зеленая линия на мониторе вела себя нормально, поэтому Рэггинбоун не стал звать медсестру, хотя сначала хотел это сделать. Его, похоже, слегка удивило, что у Ферн не болит обожженная рука, но доктор говорил, что повреждены нервы, и, возможно, рука до сих пор еще ничего не чувствует.
Чуть позже девушка сказала:
Какая–то путаница. А где все остальные?
Ну, твой отец был здесь ночью, и сейчас он дома, отдыхает, спит. Он скоро вернется. Уилл и Гэйнор… где–то, а Маркус Грег в Лондоне, он сегодня дежурит.
Маркус?
Твой жених, — пояснил Рэггинбоун.
Ну да, — пробормотала Ферн. — Я и забыла… как плохо.
Рэггинбоун не понял, относится ли ее последнее замечание к забывчивости или к отсутствию Маркуса.
Появилась суетливая медицинская сестра в белой шапочке.
—Она пришла в сознание, — сказал Рэггинбоун. Сестра воскликнула:
Боже! — и наклонилась над кроватью, всем своим видом выражая профессиональное удовлетворение. — Как вы себя чувствуете? — начала она и, не ожидая ответа, продолжила: — Пожалуй, я дам что–то обезболивающее, вам, должно быть, больно.
Обезболивающее?.. — Ферн подумала и решила, что сестра не в своем уме. — Нет, спасибо. Будьте любезны, уберите от меня все эти трубочки.
Боюсь, что не смогу этого сделать. Когда придет доктор…
Уберите это. Пожалуйста.
Вы просто лежите и отдыхайте. А вот, когда придет доктор…
Если вы это не уберете, — голос Ферн был слаб, но решителен, — я вытащу все эти иголки, и эти электроды, и этот проклятый катетер сама.
Сами вы себе только навредите.
Мне все равно. Ну, а если и наврежу… то вы принесете мне эти обезболивающие. Делайте же то, что я прошу!
Вижу, что тебе лучше, — мягко сказал Рэггинбоун, стараясь не рассмеяться.
Нервно оглядываясь на Наблюдателя, сестра наконец приступила к выполнению своих обязанностей. Рэггинбоун решил отодвинуть стул, на котором сидел, от кровати, чтобы не мешать сестре, и в этот момент его нога коснулась чего–то частично спрятанного под кроватью. Его быстрый взгляд скользнул по мешку ручной работы, сшитому из лоскутов крепкой ткани, а внутри явно был заметен какой–то предмет сферической формы. Рэг–гинбоуна зазнобило, когда он сдвигал мешок за шкаф, ведь он точно знал, что, когда пришел в комнату, мешка здесь не было.
Освободившись наконец от медицинских аппаратов, Ферн заметила кое–что еще.
—Почему у меня забинтована рука? — резко спросила она (разве сестра не упоминала о ее руке?).
—Вы — вы обожгли ее…
Ферн попыталась это понять, но ей не удалось. Повязка раздражала, с рукой ведь все в порядке, но она слишком устала, чтобы продолжать борьбу с больничными «властями». Сестра, благодарная за передышку, проверила пульс, температуру, предложила выпить немного воды и, с чувством исполненного долга, отправилась писать отчет. Рэггинбоун задвинул мешок с глаз долой и стал ждать.
Кэйрекандал, — вымолвила наконец Ферн — она назвала его именем, которое раньше никогда не употребляла, — что со мной произошло?
Ты поехала с Гэйнор поужинать, это был ваш девичник, ты слишком много выпила…
Я знаю об этой выпивке.
…и отключилась. Тебя доставили домой, но ты не просыпалась. В глубокой коме ты пролежала здесь целую неделю. Вчерашним вечером у тебя на левой руке появился сильный ожог.
Как?
Я надеялся, — сказал Наблюдатель, — что ты мне расскажешь…
Мне снился сон, — начала свой рассказ Ферн, пытаясь собраться с мыслями. — Очень сложный сон. Там было Древо… и ведьма — две ведьмы… и человек с черным лицом… дым… и — да — огонь…
После этого она долго молчала.
Робин появился одновременно с доктором, обнял дочь, чуть не заплакал и все повторял одну и ту же фразу: «Ты должна была позвонить», чем очень затруднял медицинское обследование.
Ферн настаивала, чтобы ей наконец разрешили сесть, и терпеливо выдержала все манипуляции доктора.
Кажется, она пошла на поправку, — сказал доктор Робину с легкой ноткой недовольства беспокойной пациенткой. — Разумеется, должно пройти еще несколько дней, прежде чем мы в этом будем абсолютно уверены. Я поговорю с сестрой, и попозже мы сменим повязку. — Он обернулся к Ферн. — Вы должны набраться сил, побольше спать, и мы очень скоро вас поднимем.
Я столько спала, — ответила девушка. Правой рукой она коснулась вуали, накинутой на ее плечи. — Кто это принес?
Думаю, Гэйнор, — ответил Робин. — Симпатичная, верно? Не думаю, что видел ее раньше.
А здесь есть какая–нибудь моя одежда?
Нет. Все забрали домой постирать.
Папочка, а не трудно тебе будет съездить домой и что–нибудь мне привезти? Я знаю, что доставляю тебе беспокойство, но мне не хочется выходить отсюда в ночной рубашке.
Не думаю, что они разрешат тебе сразу отправиться домой, старушка, — улыбнулся Робин.
На его лице снова возникло неясное выражение тревоги.
Ты слышал, что сказал доктор? Он назвал меня «молодая леди», хотя он старше меня всего лишь года на два. Так или иначе, со мной все в порядке. Я чуть–чуть заторможенная, потому что слишком много спала. Мне необходимы спорт и еда, а здесь ничего этого нет. Пожалуйста, папочка.
Рука твоя в очень плохом состоянии, — нерешительно возразил Робин. — Сейчас, может быть, тебе и не больно, но они говорят, что может понадобиться даже пересадка кожи.
Я могу приезжать сюда на перевязки, — сказала Ферн. — Как бы то ни было, это ведь левая рука, а не правая, пока справлюсь и одной. Мне не нравится лежать здесь. — Она уже сидела. — Я просто хочу встать, одеться, почувствовать себя — собою… Если я пойму, что не готова к этому, останусь в клинике подольше.
«Врунья», — подумал Рэггинбоун. Естественно, Робин сдался и готов был уехать со списком необходимых вещей.
—Не знаю, что скажет Эбби, — промямлил он. — Может быть, Маркус сможет изменить свое решение… — В этом предположении не было слышно особого энтузиазма.
Как только он ушел, Ферн начала разбинтовывать руку.
Не думаю, что это следует делать, — попытался остановить Рэггинбоун.
Я хочу увидеть, — настаивала Ферн. — Все говорят, что моя рука жестоко обгорела, но я ничего не чувствую, кроме того, что бинт сильно стягивает ее. У тебя есть какой–нибудь нож?
Во взглядах, которыми они обменялись, были и взаимопонимание, и конфликт желаний. Рзггинбоун заметил, что глаза девушки стали глубже и ярче, чем были прежде, их цвет стал более определенным — зеленым с примесью серого, что глаза ее ясно сияют, и это особенно видно при бледном цвете лица.
