Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - рейхсфюрст
Она встрепенулась, как птенчик в тесном гнездышке, вывернулась и посмотрела на меня через плечо несколько диким взглядом.
— А какое, — спросила она с великой надеждой, — есть?
Я ответил высокомерно:
— Например, «нельзя». А невозможно — какое-то… слишком длинное. Есть слова: не под силу, не по плечу, исключено, утопично, неприемлемо, иллюзорно, нежизненно, нереально, неосуществимо, и речи быть не может, да ты чё, невыполнимо, невмоготу, где там, выше сил, пустой номер, а можно и вовсе — дохлый, несбыточно, химерно, отпадает, да ты чё…
— Вы это уже говорили, — напомнила она.
— Правда? — изумился я. — Так ты что, слушала?
— Да, — ответила она серьезно. — Вы же… говорили.
Я отмахнулся:
— Мало ли что я говорю женщине. Вас, главное, уболтать. На вас монотонные и очень умные речи действует гипнотически, у вас сразу отключается мозг, не выдерживая перегрузки, а затем отключаются и средства защиты.
Она спросила очень серьезно:
— А зачем убалтывать?
Я подумал, как-то нехорошо детям врать, вздохнул и ответил тоже серьезно и честно:
— Инстинкт. Ты видела, как тетерев пляшет перед тетеревихой? Это он ее убалтывает танцем. Гипнотизирует. А инстинкт действует… ну, инстинктивно, понимаешь?.. Это как бы обязанность, вписанная нам где-то глубоко, но действующая как программа, обязательная к исполнению. Меня это убалтывание уже не раз доводило до беды. Начинаешь убалтывать, хотя тебе это совсем не надо, а потом уже сам не знаешь, как вырваться из той ловушки, куда сам себя загнал…
Зайчик, не чувствуя направляющей руки, начал набирать скорость, но когда впереди показалось облако пыли, я спохватился и придержал, даже подумывал остановиться где-нить под роскошным дубом и дождаться Будакера, но сотник Керш сообщил, что рыцарская конница двигается за ними с отрывом всего в час, так что позволил идти Зайчику шагом, пока не увидели вдали широкую речку, а на этой стороне поспешно натягиваемые людьми разведывательного отряда шатры.
— Прекрасно, — сказал я горделиво. — Вон тот шатер, самый большой, берем себе.
Она спросила недоверчиво:
— А не выгонят?
— Смотря на кого нарвемся, — ответил я.
Разведчики сразу бросили работу и уставились восторженными глазами. Я погрозил пальцем, половина сразу опустили головы, а когда показал кулак, остальные тоже вспомнили, что мужчина создан для работы, а не для.
В шатре, как понимаю, для сэра Будакера, теперь уже графа, ничего лишнего, только легкий стол и большое бревно, на котором так удобно сидеть, оно тут и лежало наверняка, просто шатер натянули над ним, очень практично, военный совет можно проводить сидя, как бабки на завалинке.
Эльфенок так и остался стоять столбиком у входа. Я вздохнул, сказал терпеливо:
— Лапушка, ты, конечно, права, что не решаешься и пальчиком шелохнуть, когда не знаешь, как это воспримут. Так жить безопаснее, но что это за жизнь?.. Так что держись свободнее.
Она пискнула:
— Это как?
— Делай все, — сказал я, — что хочешь, только старайся этим не задевать других людей. Будь толерантной.
— А это что?
— Толерантность, — сказал я, — это когда вот тебе люди не нравятся, но ты свое мнение держишь при себе. Просто оставляешь их там, где они есть. И такими, какие они есть. Иначе говоря, плюй на всех и занимайся собой.
Она смотрела озадаченно, слишком уж какое-то извращенное мировоззрение, потом решила явно, судя по ее выразительной мордочке, что я придумал такое специально для нее, чуточку успокоилась, прошла к бревну и чинно сила, ровненькая такая, кукольно красивая, даже прекрасная, глазища необыкновенные настолько, что только бы и смотрел в эту дивную манящую глубину, бесподобно удлиненную к вискам, лес ресниц густой, длинный и с чарующе загнутыми кончиками, глаза в их обрамлении выглядят особо таинственно мерцающими, как утренние звезды, чистые и омытые росой.
— Что-то случилось? — спросила она встревоженно и оглядела себя, вдруг да где сопля повисла. — Я где-то испачкалась?
— Лапочка, — сказал я, — тебе надо привыкать к таким взглядам. Люди будут откровенно любоваться тобой! Женщины… вряд ли, но люди… гм… мужчины будут смотреть вот так. Это восторг и трепет в сердце, ясно, дурочка? Будь к этому готова, но… не иди навстречу. Или всякий раз спрашивай меня, как строгого родителя, что можно, а что еще как можно. Я побуду папой, будь ты хоть в сто раз старше меня.
Она посмотрела на меня искоса, мне показалось, что готова улыбнуться. Уже хорошо, а то просто ледышка, все время ужасающаяся своему благородному порыву, что привел ее к этим чудовищам.
Глава 9
Через час, как и ожидали, раздался далекий тяжелый гул. Я вышел из шатра, эльфийка поспешила следом и зачарованно смотрела, даже ротик распахнула, как голодный галчонок, что просит у мамы червячка, на великолепную рыцарскую конницу, где во главе скачут прекрасно одетые рыцари в сверкающих доспехах с перьями на шлемах и в красивых плащах, гордо ниспадающих с плеч на конские спины.
Кони убраны не хуже всадников, все под цветными попонами, со стальными налобниками с укрепленными на них рогами единорогов, украшенными золотыми нитями уздечками, под стать хозяевам рослые, гордые и величественные, несокрушимые в стальной броне, любую оборону проломят, как забор из тонких щепочек…
Будакер остановил коня, оруженосец перехватил повод, а Будакер соскочил и преклонил передо мной колено.
— Ваше высочество!
Лалаэль зачарованно смотрела на него, потом с удивлением перевела взгляд на меня.
Я сказал царственно:
— Встаньте, дорогой друг. Вы сумели привести армию на сутки раньше, чем я ожидал! Это прекрасно.
Будакер поднялся, суровый и серьезный, как всегда, не умеющий улыбаться и шутить, на эльфийку лишь метнул взгляд, а потом смотрел только на меня и отвечал строго и четко:
— Ваше высочество, но пехота все-таки подтянется через несколько часов.
Я кивнул:
— Хорошо. Но вы и кони отдыхайте эту ночь, утром нам всем долгий марш.
— Как скажете, ваше высочество.
— И чем дольше, — добавил я, — усидите в седлах, тем лучше.
— Усидим, — ответил он серьезно. — Сколько надо.
Я улыбнулся.
— А теперь прошу вас в ваш шатер. Поговорим о деталях операции «Спасение благородной дамы».
Он последовал за мной, а эльфийка, как существо, которому я велел быть рядышком, засеменила задними лапками, держась так, чтобы между нею и этим человеком в железе с головы до ног был я.
В шатер мы вошли одни, за это время здесь поставили еще стол и две лавки, Будакер немного задержался, а когда появился, на нем уже не было железа, кроме блестящих поножей из прекрасной вестготской стали, но их не стал снимать, как понимаю, чтобы не заставлять меня ждать.
