Дженнифер Робертсон - Золотой ключ. Том 1
— Фильхо до'канна! — Он схватил картон и резко повернулся спиной к фонтану, ветру и водяной пыли.
Он увидел Сааведру и густо покраснел.
— Давно тут стоишь?
— Моментита. — Она перевела взгляд со смущенного, озабоченного лица на картон. — Сарио.
Игнаддио кивнул, выпрямил спину и отвел глаза, словно боялся увидеть на ее лице неодобрение или разочарование.
Сааведра хорошенько рассмотрела набросок, оценила технику, смутные признаки зарождающегося стиля.
— Выразительное у него лицо, правда? Игнаддио дернул плечом.
— Похоже, ты успел к нему хорошенько присмотреться.
— Да, еще до того, как он ушел к герцогу. — Проявилось нетерпение; он уже не прятал глаз. — Ты его сразу узнала?
— Конечно, со сходством полный порядок. — Она улыбнулась, заметив, что у него отлегло от сердца. — Линии тебе вполне удаются, а вот над перспективой надо еще поработать.
— Как? — Он торопливо встал, поднял картон. — Что для этого требуется?
Не обиделся и не рассердился. Только спросил, что надо сделать. Пожалуй, он способный ученик.
— Видишь вот эту линию? Угол между носом и глазом?
Он кивнул.
— Ты ее слишком аккуратно вывел, а ведь идеально симметричных лиц не бывает. Один глаз выше, другой ниже… Один посажен ближе к переносице, другой чуть дальше. — Она легонько водила по штрихам ногтем. — Видишь? Вот здесь. И здесь.
— Вижу! Эйха, Ведра, вижу! — Он затаил дыхание. — А ты покажешь, как надо?
— Показать-то можно, но толку от этого не будет. Я объяснила, как я вижу, теперь ты должен увидеть сам и исправить. — Она улыбнулась, вспомнив, что Сарио поступал как раз наоборот: не объяснял, а показывал. Раз, два, и готово.
"Нет, я буду учить по-другому. Пускай сам делает ошибки, пускай исправляет их собственной рукой”.
— Надди, а еще нужно быть ненасытным… Чтобы развивать талант и совершенствовать технику, надо быть ненасытным.
— А я ненасытный! — воскликнул он. — В мире так много интересного! Только чему-то научишься, а муалимы уже тут как туг, достают из загашника что-нибудь новенькое. — Он глубоко вдохнул впалой грудью. — Ринальдо говорит, мне его никогда не догнать.
Сааведра сразу поняла, что он имеет в виду.
— У Ринальдо скоро конфирматтио?
— Через неделю. — Игнаддио посмотрел на свои испачканные мелом руки. — Через шесть дней его отправят к женщинам.
Сааведра превозмогла желание погладить его по курчавой голове. Игнаддио вот-вот станет мужчиной; в такую пору мальчишки злятся, когда женщины с ними сюсюкают.
— Скоро и твоя очередь придет, не сомневайся. Ринальдо не так уж и обогнал тебя. Это его не утешило.
— Но ведь я старше!
— В самом деле? — Она притворилась удивленной. — А я и не знала.
Он энергично тряхнул головой.
— Да, старше. На целых два дня.
Сааведра превратила невольную усмешку в добрую улыбку — побоялась обидеть его.
— Но ведь ты наверняка кое в чем его превзошел. Как насчет красок? Перспективы?
— Нет. Ты сама только что сказала: с перспективой у меня нелады.
"Ни малейшей обиды. У него и впрямь есть задатки”, — подумала Сааведра.
— И краски он лучше кладет. Но муалимы считают, что я неплохо показываю тени. — Он горделиво ухмыльнулся. — Взял за образец работу Сарио — “Катедраль Имагос Брийантос”. Муалимы говорят, тени арок и колоколен ему гораздо лучше удались, чем всем остальным.
— Эйха, в искусстве Сарио достоин подражания, — согласилась она. — Но не забывай: в отличие от тебя у него всегда были проблемы с компордоттой. И какие проблемы!
Эти слова не произвели впечатления.
— Будь я таким, как он, я бы и вовсе плюнул на компордотту. И пускай муалимы что хотят со мной делают!
— Надди!
Он впился в нее молящим взглядом.
— Ведра, я хочу стать хорошим художником. Хочу стать таким, как он. Верховным иллюстратором. И служить герцогу. Разве не для этого нас учат? И разве бы ты не готовилась к этому, если б родилась мужчиной? Одаренным?
Она пошатнулась как от удара.
"Сарио уверяет, что я Одаренная”.
Она закрыла глаза.
«Матра эй Фильхо, если бы я была…»
— Так кем бы ты была, а? — спросил Игнаддио. — Если б родилась мужчиной? Одаренным? И если бы у тебя был выбор?
— У меня никогда не было выбора, — уклончиво ответила она.
— И все-таки? — настаивал он.
Родись она мужчиной. Одаренным, — стала бы Вьехо Фрато, управляла бы семьей, требовала соблюдения компордотты, приговаривала бы к Чиеве до'Сангва. Уничтожала бы Дар.
Однажды она помогла убить человека. Отняла жизнь.
Но разве выбор между хорошим и лучшим — это выбор?
— Бассда, — пробормотала она. — Слишком много трудных вопросов.
Игнаддио грустно вздохнул.
— Вот и муалимы так говорят.
— Говорят, потому что это правда. Эн верро. — Она указала на набросок. — Надди, закончи его. Начало хорошее. Обдумай мои замечания, попробуй взять другой ракурс и неси мне, обсудим. Хотелось бы посмотреть на готовую работу.
В его глазах был целый мир.
— Отлично! Не забудь, ты обещала!
— Успокойся, не забуду.
Игнаддио уже мчался за чистым картоном. Сааведра проводила его взглядом и улыбнулась.
— Не забуду. Ведь ты слишком похож на меня. Но у тебя гораздо больше возможностей.
И тут она поняла, что давно сделала выбор. У нее появился шанс, и она его не упустила. Талантливый художник может достичь, а может и не достичь успеха. Но если он откажется от своего шанса, никто не узнает, был ли он на самом деле талантлив.
Гений — это совсем другое, за гранью постижимого. Сарио — гений. А она — всего лишь женщина. Способная, быть может, даже талантливая, но не Одаренная. — Надо доверять Игнаддио, и тогда он будет доверять ей.
— Матра Дольча! — прошептала она. — Надди, вовсе незачем лезть из кожи вон, чтобы тебя прозвали Неоссо Иррадо. Это может получиться само собой.
Глава 26
Дверь из дранок и гипса. Два раза по четырнадцать ступенек. Крошечный чулан с косым потолком. Между потолком и полом — щель, если лечь перед ней на живот, увидишь нижнюю комнату — кречетту.
Раймон не лег на живот. Не заглянул в щель. Лишь шагнул на верхнюю ступеньку и стукнулся головой о потолок. А затем сел.
Так лучше. Наконец-то можно перевести дух.
И хуже. Придется еще и думать.
Он задумался. Сидел на краю лестницы в чулане над кречеттой, вспоминал, как однажды, много лет назад, его наказали и отправили сюда, во тьму.
Как болело обожженное запястье…
Как болела обожженная душа…
В санктии был покой. Правда, Раймон не посмел обо всем рассказать пожилому санкто, не посмел нарушить клятвы Одаренного, Вьехо Фрато, — но рассказал немало. Надо отдать священнику должное: он ни разу не выразил изумления или отвращения и не указал на порог. Дал Раймону выговориться, а после спокойно объяснил, что ничем не в силах помочь тому, кто недостаточно откровенен.
