Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов
Девушкой, так похожей на…
Я ничего не могу сделать. Любой из этих мужчин убьет меня небрежным ударом кулака. Но может быть, моя смерть что-то изменит? Может быть, заставит одуматься хотя бы одного из них? Хотя бы первого, кто осмелится дотронуться до испуганно дрожащего тела?
Плашки решетчатых ставен поддаются сначала неохотно, потом все легче и легче. Пальцы полны заноз от щепок, только думать о боли некогда. Надо спешить. Надо успеть…
А веревка все же пригодится. Чтобы спуститься с другой стороны окна.
Здесь…Человеку свойственно время от времени задумываться о будущем хотя бы для того, чтобы немного помечтать о собственных блистательных победах или поражении заклятых врагов. Многие и вовсе начинают каждый свой день с построения планов, правда, обычно все любовно просчитанные тактики не доживают даже до вечера. И лишь для очень редких людей не существует такого слова, как «будущее».
Верховный бальга Катралы перестал думать о завтрашнем дне сразу же, как исполнил свое… нет, конечно же не желание: желания недокровка изгнал из своей души прочь давным-давно. Намерение. Потому что оно удалось лучше, чем можно было мечтать.
Иакин исполнил все в точности, как рассказывал либо недоговаривал отец, а, надо признать, Кроволивец Горге лукавил или помалкивал куда чаще, чем бывал искренен. Но своему сыну, вольно или невольно, он передал очень полезную способность делать выводы. Пусть не слишком глубокие, скорее сиюминутные, зато невероятно пригождающиеся в эту самую минуту. Будущий верховный бальга много наблюдал за своим предшественником и сумел разглядеть и осмыслить главные заповеди пленения демонов.
Желание должно быть простым.
Желание должно быть горячим.
И больше всего Иакина Кавалено устраивало то, что оба необходимых условия удачной охоты зависели только от него, от охотника, а не от кого-то другого.
Верховный бальга Катралы привык, что в его присутствии люди слегка робели. Неважно, влиял ли на жителей города кровавый шлейф воспоминаний о деяниях отца или же нынешние заслуги сына, какими бы они ни были. Главное, каждый человек, оказавшийся вблизи от Иакина, больше думал о том, чтобы благополучно убраться восвояси, а подобные мысли — лучшая заготовка для внушенного желания. Вот только «желать за» таких ничтожных людей было омерзительно. Собственно говоря, поэтому наследник Кавалено не считался с горожанами, как с равными себе. И именно поэтому выбрал для исполнения своего намерения того, кто никогда не старался убежать. Выбрал человека, который, наоборот, стремился всегда находиться, рядом. И выбор оказался правильным.
Верховному бальге не нужно было смотреть на Глориса, произносящего свою лучшую и, без сомнения, самую берущую за душу проповедь. Не нужно было смотреть на лица собравшихся во дворе людей и искать в глазах, устремленных на прибоженного, веру и преданность. Иакин не нуждался в подтверждениях, чтобы убедиться: все происходит как задумано.
Поначалу, в самый первый миг, когда перемещение демона состоялось, бальге показалось, что он совершил ошибку, что надо было настаивать на каком-то другом желании или внушать другие слова. Даже показалось, что все прошло впустую. Особенно когда Глорис посмотрел на него испуганно-растерянным взглядом и спросил:
— И что теперь?
— Теперь мы пойдем отсюда.
— Куда?
— В другое место.
— Но я… Я не могу. Я…
Вот тогда Иакин по-настоящему разозлился. Сколько времени было потрачено на уговоры, и все без толку? Опять начинается старая песня?
— Ты пойдешь со мной. Скажи себе это. Скажи громче и повтори дюжину раз, если до сих пор не понял!
Глориса пошатнуло неожиданным всплеском ярости человека, который никогда ни на кого не повышал голос. Но именно эта встряска заставила прибоженного послушно выполнить приказ. Сказать, обращаясь к самому себе:
— Я пойду с тобой.
А потом темные глаза засияли восторгом, и Иакин понял: получилось.
Теперь он всего лишь стоял рядом и шептал, зная, что каждое слово долетит до слуха Глориса, будет повторено, наполнено новой силой и доставлено туда, куда нет пути разуму и сомнениям. Прямо в человеческую душу.
Теперь он мог приказывать кому угодно, но уверенности все еще не хватало. Поэтому первым испытанием, проверяющим силу свершившегося чуда, должно было стать наказание непокорной гордячки. Эвина Фьерде заслужила свою участь, подняв бунт прямо на городской площади.
Иакин не собирался воевать с благороднейшей из благородных, как ее называла многочисленная челядь. Даже не подумал бы о чем-то подобном, не взвейся над головами вихрь красных платков. Нет, его первоначальное и единственное намерение было совсем иным.
Верховный бальга Катралы собирался спасти мир. От демонов.
Хорошими или плохими оказывались пришельцы, занимающие человеческие тела, Иакину было неважно. Каждый демон. — зло, так искренне полагал тот, кто сам был сыном демона, тот, кто знал об этом больше многих других. Люди должны сами проживать свою жизнь, расходуя лишь то, чем наделялись от рождения, а не пользоваться заемными чудесами. Люди должны быть людьми, а значит, все запятнанные прикосновением демона подлежат…
Если бы кто-то из недокровок, внимавших проповеди Глориса, мог проникнуть в мысли верховного бальги, то со всех ног побежал бы прочь или поднял бы оружие против своего командира, потому что Иакин Кавалено намеревался уничтожить всех. И демонов, и наследников их крови. А потом, как это ни странно, перерезать собственное горло.
Светловолосый молодой человек, только-только вступивший в лучшую пору жизни, долго жить не собирался; но уйти, оставляя мир под властью демонов, попросту не мог. Он не помнил точно тот день и час, когда прозрел и ужаснулся увиденному. Не помнил и немного жалел об этом, поэтому что с радостью отмечал бы столь значимую дату как свое второе рождение. Именно тогда он принял решение поступиться своей судьбой ради судеб всех прочих людей. Именно тогда понял, что жертв будет много, больше, чем хотелось бы, но недокровки все равно не должны были оставаться в живых.
Иакин Кавалено знал, что демоны придут снова, как приходили и раньше, зато мог изгнать из своего мира уже пришедших, а вновь прибывающих обессилить настолько, насколько это возможно, лишив поддержки недокровок. Он знал на собственном опыте, что отродьям пришельцев редко удается справиться с зовом родителей. Помогает только ненависть, но в ее костер нужно постоянно подбрасывать дрова. Особые дрова — осколки своей же души. Подбрасывать, постепенно превращаясь в тень самого себя.
