Галина Гончарова - Интриги королевского двора
Джес понял все правильно. Иди-ка ты отсюда, не изводи женщину. Так что граф развернулся и вышел из комнаты.
Адель порыдала еще минут десять для порядка, а потом уселась поудобнее на кровати.
Итак.
Ребенка нет. А Джерисон знает, что он во всем виноват. Тут граф Лорт не солгал.
Теперь ей предстоит поездка в Ивернею. Там ее встретят люди графа Лорта. И она сделает, что они попросят. Просто потому, что ей надо где-то жить. Ативерна уже не подойдет. А Альтрес Лорт обещал в случае успеха — выгодное замужество. И проживание где-нибудь в Уэльстерской глуши.
Не идеал. Но…
Если бы Алексу все удалось — она бы выиграла. Но раз уж этот кретин даже умереть не смог, не подставляя ее…
Сейчас она будет цепляться за все соломинки.
Она все сделает.
Пройдет по огню, ляжет в постель с кем угодно, съест живую жабу…
Жить хочется…
***Амир выздоравливал. Медленно, но уверенно. Приступы острой боли прекратились. И тошнота тоже отступала. Ему было намного лучше.
Пришло письмо от отца.
По предложению Лили Сулана расспросили. Мало того, сделали фоторобот — портрет того самого Шараджи — и отправили его в Ханганат. С громадными благодарностями лично от графини за грамотные и своевременные действия Великого Хангана.
'Если бы твой отец сразу тебя не изолировал… могли и не довезти. А так — изоляция — и отравители спешно ищут, как тебе подбросить яд. Нашли. Но в спешке и сами засветились. Сулан сильно и не виноват. Глуп, суеверен, но ведь хотел как лучше…'
Амира это не утешило. Даже если тебя травят с лучшими намерениями — итог все равно один. Но — повезло. А потом — еще больше.
Великий Ханган нашел-таки того самого Шараджи из храма. И — спросил.
Служитель оказался весьма нестойким товарищем, боль терпел недолго — и вскоре во всем признался. Оказалось, что в смерти Гизъяр и в болезни Амира была виновна Батита. Вторая (теперь уже первая) жена Хангана, мать Селима.
Лиля сперва недоумевала, но потом дело прояснилось. В семнадцать лет наследнику подарили пять девушек. Гизъяр юный Ханган полюбил. Но и остальных… хм… тоже полюбил. Только уже не душой, а другой частью организма.
Аккурат после того, как любимая женщина забеременела. В этот период ханганы к женщинам не прикасаются, чтобы не повредить ребенку. Вот второй и была Батита.
Были бы девчонки умные — договорились бы. Но тут… Гизъяр хотела любви, Батита — власти, еще три бабы тоже тянули одеяло на себя… договориться не удалось.
Амир родился первенцем. И стал наследником. Мать его умерла ровно через шесть лет.
Отчего?
Грибы есть не хотела?
Простите, какие грибы?
Ах, от яда?
Да, наверное. Симптомы были весьма похожи.
Почему ребенка раньше не отравили?
Так отец, подозревая что-то, отправил его на воспитание к одному из Стражей караванной тропы. Амир узнал красоту пустыни и полюбил ее. Там бы и жил. Но — пришлось возвращаться во дворец. Ну и…
Результат — налицо.
Лечиться еще полгода, оправляться от последствий отравления — два года.
Батита, конечно, поплатилась головой. Как и Селим — на всякий случай. Но здоровье мальчишки было уже подорвано.
Откуда она узнала о свойствах ртути?
Так Шараджи был пятым сыном ее отца. Был когда-то влюблен в свою сестрицу, но когда красавицу подарили Хангану (тогда еще наследнику) с горя ушел в храм. И сам видел, что бывает от частого употребления киновари.
Теперь жизнь Амира была в безопасности. Но возвращаться домой было рано. Лиля весьма резко заявила докторусам, что пока больной не вылечится полностью — она никуда мальчишку не отпустит. Вас что-то не устраивает?
А вы пока тоже не теряйте времени. Вы — учитесь.
У Тахира.
Что докторусы и сделали.
Ознакомились с записями старого лекаря, пришли в тихий шок — и спустя две десятинки Лиля учила уже не двоих, а пятерых.
Ханганы были далеко не глупы.
Женщина?
Да! И пусть! Звездная Кобылица тоже не мужского рода! А Лилиан Иртон смогла распознать яд, знает противоядие… да будь она хоть кто — если бы Амир умер — с них шкуру бы спустили, не с нее.
И особенно старался Сулан. Понимание того, что он чуть не угробил пациента, лежало на плечах бедняги каменной плитой. Он-то хотел блага. А вышло…
Докторусы учились.
Лиля учила.
Пастер Воплер старался проводить беседы о пользе веры в Альдоная. Получалось плохо, но открытым текстом его никто не посылал. Зачем?
Старается ведь человек…
Лиля вообще решила забрать его с собой.
Она потихоньку составляла список людей, которых нельзя оставлять в Иртоне — и получалось что-то кошмарное, метровой длины.
Мастеров.
Вирман.
Ханганов.
Эввиров.
Солдат.
Своих людей (тот же Лонс Марта…) с ума сойти можно!
Одним словом — привет Интернационалу! Сбылась мечта о единении всех народов под одной крышей…
Реально в замке оставались Эмма — и подчиненный ей гарнизон. Оставались слуги. Парочку Лиля забирала с собой, но именно парочку. Тащить всех слуг в столицу было просто глупо. Да и незачем. Платье натянуть дело нехитрое. Это ей и девочки-кружевницы помогут.
Но за Иртон Лиля не волновалась.
Коптильня остается здесь. Солеварня тоже. Принцип оброка Лиля на пальцах объяснила Арту Видрасу — и мужчина принял его с восторгом. Господские поля надо было сдать в аренду, за десятую часть урожая. В Иртон выписать еще одного пастера, а то и двух. И выделить им содержание. Часть деньгами, из того, что продадут на ярмарке. Часть — продуктами.
Жить будут в замке. И ездить по деревням, чтобы никто без пригляда не оставался.
Пастер Воплер уверял, что на таких условиях недостатка в желающих не будет.
Но Лиля и сама собиралась поговорить об этом с патером Лейдером. Воплер нужен был ей самой. Умный и искренне верующий — идеальное для нее сочетание.
Присылать деньги на содержание поместья Лиля будет. Можно — Эмме. Но вряд ли в этом будет нужда. База скота есть, приплод они приносить начнут, система трехполья была воспринята без удовольствия, но более-менее. Оставались деревенские девушки-кружевницы.
Но те буквально рвались с Лилей в Лавери.
Женщина подумала. И махнула рукой.
Почему бы нет?
Пусть едут. Найдется и где поселить, и к какому делу приставить…
Писал ей Ганц Тримейн.
Он договорился с Августом Броклендом, вооружился крупной суммой денег — и выкупил все заложенные Алексом драгоценности. Благо, тот и описал их, и рассказал, куда сплавил…
Август Брокленд увидел их — взвился до небес.
