Анна Гурова - Мельница желаний
— Вяйно с Ахти и косоглазым недавно ушел к себе на гору. Велел тебе передать, чтобы ты его догонял.
Глава 28 БЕЛЫЙ КАРХУ
Гнездовье Ловьятар было погружено в страшную тишину. Высокое бледное небо над скалой умолкло, опустело. Только море глухо и равнодушно грохотало внизу. Никто не парил под облаками, не падал в волны в погоне за рыбой, не поднимался вверх, поймав потоки ветра. Клан Ловьятар нынче погрузился в траур. Где-то в далеких краях погиб наследник, Рауни. Лоухи затворилась в своих покоях, выгнав оттуда всех, даже дочь, которая тщетно пыталась ее утешить. Никто не осмеливался беспокоить Хозяйку Похъёлы в ее материнской скорби — все слышали о смертоносном сампо, хотя никто никогда его не видел. Что устроит Лоухи, как отомстит южанам за смерть сына? Туны тихо сидели по гнездам, дожидаясь ее появления и опасаясь только одного — чтобы гнев хозяйки не задел их самих. Даже далеко внизу, в Луотоле, варги то и дело выходили на порог своих длинных приземистых домов и поглядывали с тревогой на молчащий, безлюдный утес. Известно, чем грозит затишье.
В самом сердце горы, в тайном хранилище, известном только ей одной, Лоухи, не помня себя от злобы и горя, вертела ручку сампо. Из ее груди рвались клокочущие, прерываемые глухими рыданиями выкрики:
— Месть! Месть роду Калева! Пусть они все сдохнут! Страшной смертью погибнут все до единого!
Лоухи прекрасно понимала: она творит то, чего делать нельзя. Но остановиться не могла и не хотела. Ей было уже все равно, что с ней будет.
За прошедшие годы сампо проявило себя исключительно коварным помощником. Самыми безопасными желаниями были простые и предметные. Безоблачный день, хороший улов, попутный ветер — все те желания, для исполнения которых достаточно было всего лишь подтолкнуть естественный ход вещей в нужную сторону, — сампо даровало сразу и без всякой платы. Более сложные, особенно связанные с успешным исходом тех или иных интриг или колдовских начинаний, сампо исполняло порой спустя долгие месяцы, и каждое из таких желаний влекло за собой черный хвост скверных последствий. Причем, чем больших благ желала себе Лоухи, тем хуже оказывались их побочные свойства. Но самыми страшными были пожелания злого. Хотя они тоже осуществлялись не быстро и через раз, но почти немедленно и жестоко били по самому желающему. В этом отношении сампо немногим отличалось от кровавых договоров с Калмой.
Лоухи приучилась трижды спрашивать себя, прежде чем войти в тайное хранилище: «А на самом ли деле ты этого хочешь, старая карга? Ты уверена, что хочешь именно этого, а не чего-то иного?» Но теперь смерть любимого сына навалилась на ее душу тяжким бременем, и Хозяйка Похъёлы жаждала освободиться от него. Когда Лоухи призвала погибель на род Калева, ей полегчало. Она еще не знала, чем придется платить, хотя понимала — платить предстоит дорогой ценою: еще ни разу она не губила столько людей сразу с помощью сампо. Но она была уверена, что род Калева обречен. Эта мысль успокоила ее настолько, что она нашла в себе силы вернуться в гнездо и лечь спать.
Следующим утром утес рода Ловьятар ожил. Хозяйка вышла из своих покоев — быстрая, резкая, уверенная в себе, как всегда. Обитатели Луотолы, в длинных домах и в скалистых гнездовьях, вздохнули с облегчением. А Лоухи тем временем послала гонцов на юг, во Врата Похъёлы. Сампо быстро выполнило ее желание, послав ей во сне озарение. Теперь Лоухи знала, как именно погибнут ненавистные карьяла.
Через несколько дней гонцы вернулись и принесли ответ: «Белый Карху согласен тебя принять».
Одинокий пик поднимался высоко над скалистой грядой, почти касаясь туч зазубренной вершиной. Далеку внизу простерлись заснеженные отроги, темнели долины, поросшие хвойными лесами. А к востоку ледяным призраком белел в облаках второй пик — близнец первого. Пики звались Клыками, горы — Пастью Похъёлы.
Почти у самой вершины, незаметная снизу, на небольшой ровной площадке располагалась старинная постройка. Когда-то здесь стояла похъёльская сторожевая башня, но необходимость в ней давно отпала, и теперь от нее остался только фундамент около двадцати шагов шириной. В остатках стен свистел и выл ветер, с неба летели редкие снежинки. Площадка не была огорожена, никаких следов тропы или лестницы, с трех сторон — пропасть, с четвертой — отвесная скала. Сорвись отсюда человек, он падал бы долго, очень долго…
«Ну ладно — я, — подумала Лоухи, плотнее смыкая крылья, чтобы не задувало снизу. — Хотя против такого ветра долететь сюда было очень непросто. Но он-то, он-то как сюда забрался?!»
Белый Карху, известный среди саами как Когтистый Старец, стоял, ссутулившись и наклонив голову, словно собственная мощь пригибала его к земле, и все равно глыбой нависал над Лоухи. Сейчас оборотень выглядел как могучий мужчина средних лет. На нем была белая доха до пят с огромным капюшоном, какие носили саамские нойда, но гладкая, без всяких чародейских вышивок и оберегов. Лицо у него было сонное и неподвижное: низкий лоб, небольшой плоский нос, тяжелая челюсть, глаза маленькие и узкие, бледно-голубые, едва заметые под нависшими веками. Порой казалось, что он слеп. Длинные седые волосы заплетены в косы на саамский лад. Ручищи Карху были пусты, но это ничего не значило. Лоухи всегда поражало, как такая огромная, медлительная туша может при необходимости быстро, легко и бесшумно передвигаться.
Заброшенная сторожевая площадка считалась ничейной территорией — с позволения Карху. Однажды туны, всегда считавшие, что им по умолчанию принадлежит любая неприступная вершина, были неприятно удивлены, когда Карху заявил свои права на всю Пасть — от пещер до неба над горами. После чего занял все земли, которые посчитал нужным, а те похъёльцы, кто пытался возражать, бесследно исчезли. Туны могли только радоваться, что Карху ограничил свой аппетит Вратами. Это позволило им сохранить лицо и даже распустить слух, что Когтистый Старец сторожит пеший путь в Похъёлу по их приказанию. Самому Карху не было никакого дела, что о нем говорят в Похъёле. Он почти никогда не покидал свои владения.
Лоухи давно знала хозяина Пасти и боялась его. Карху был коварен и непредсказуем, имел свои понятия о добром и злом, и главное — свои понятия о выгоде. Он не подчинялся ни Калме, ни другим известным богам, был старше Лоухи и, несомненно, знал о мире гораздо больше ее. Но сампо подсказало Хозяйке Похъёлы, что и его найдется чем зацепить.
— У тебя, говорят, умер сын?
Голос у Карху был хрипловатый и негромкий, словно он берег его от морозного ветра.
— Сочувствую. Я пережил многих сыновей… «А некоторых сам же и убил, лицемер!» — подумала Лоухи, вежливым поклоном принимая соболезнования.
