Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота
И я даже рад был, что в клетке нашей темно и господин не видит на глазах моих слёзы.
Лист 35
В приглядскую темницу нас привезли утром, и понял я это лишь по тому, что после долгой стоянки телега тронулась, но довольно скоро остановилась. Значит, ночевали где-то под стенами города, а с восходом, как открыли ворота, въехали в славную столицу нашу и добрались до приглядских владений.
Света дневного мы так и не увидели. Телега остановилась в крытом дворе, нас вытащили из клетки, тут же завязали плотными кусками парусины глаза и на руках понесли куда-то. В камеру, должно быть, подумал я.
Но ошибся. Когда нам сняли повязки, оказалось, что мы в бане. Под потолком, громко треща, горели два факела, стояли кадки холодной и горячей воды, обнаружились тут шайки, тёмное мыло и мочалки.
Нас развязали, и коренастый пожилой дьдька, видимо, начальствующий над местными стражниками, сказал:
— Четверть часа вам чтобы помыться. Одежда вон тут приготовлена. И без глупостей, господа.
Он указал на чёрные дырки под потолком. Похоже, бойницы, и каждая пядь тут простреливается. Впрочем, и без этого не имело смысла дурить. Двое, безоружные, против приглядской охраны — нет, братья, из ума я ещё не выжил.
Отмылись мы, оделись в сложенное на лавках. Одёжа простая, но добротная. Холщовые штаны чуть ниже колен, холщёвая же рубаха с длиннющими рукавами — чтобы завязать их на спине, если узник попытается до чьей-нибудь морды добраться. Слышал я о таких приглядских затеях. Между прочим, мне одёжу по росту подобрали, что ничуть не порадовало. К чему бы такая забота? Не считают ли меня важной птицей?
Умытых и одетых, нас повели по узкому коридору, кончавшемуся лестницей. Та тянулась и вниз, и вверх. На миг замерло у меня сердце — куда дальше-то? Вниз — значит, в камеру или в пыточный подвал. Вверх — уже менее понятно.
Повели нас вверх, на этаж выше. Не скажу, что это именно второй, поскольку не знаю, где у них эта баня находилась. Может, в глубоком подвале. А как привели в большую чистую горницу, там окон не оказалось. Всё те же трескучие факелы свет давали.
Ничего особо жуткого в горнице той не обнаружилось. Ни пыточных орудий, ни жаровни. Но и не сказать, чтобы приняли нас как дорогих гостей. Потому что привязали к стенам — меня к той, что слева от двери, господина — к правой. Там в стенах кольца железные были, а в кольцах петли ременные. Обхватить вокруг пояса, защёлкнуть — и готово. Прикинул я, что такая привязка — не для пыток, а из обычной предосторожности — чтобы допрашиваемый не кинулся на допросчика.
А вот допросчика-то в горнице и не было. Стоял у дальней стены простенький столик с письменным прибором, и не стул даже — обычный табурет. Ещё в той стене виднелась дверь. Скромная такая дверца, узенькая и не выше моего роста.
Приметил я чёрные дырки под потолком, поймал взгляд господина и чуток задрал голову: мол, имейте в виду, под прицелом мы. Хотя, может, и не было никого за этими дырками. Но ведь наверняка всё равно знать нельзя.
Говорить мы, конечно, друг с другом не говорили. Ясно же, слушают. А жаль — очень стоило бы решить, как и что на предполагаемые вопросы отвечать, чтобы не звучали наши ответы вразнобой.
Долго мы так стояли, к стенам привязанные. Может, час, может, более. Потом скрипнула дверца, приоткрылась, и просочился в горницу низенький человечек, худенький, с пожёванным лицом и остатками серых волос над ушами. Одет он был скромно — в серый камзол с окантовкой бледно-зелёного цвета, и в серые же узкие штаны. На ногах простенькие башмаки из свиной кожи, без блях и бантов, какие любят носить высокородные. На локтях суконные нарукавники — видать, много приходится дядьке писать.
Проскользнул он за столик, уселся на табурет, обмакнул перо в чернильницу, положил перед собой чистый лист бумаги и надолго задумался. Потом поднял на нас тусклые глаза.
— Ну, здравствуйте, господин Алаглани, аптекарь вы наш главный, — голос у него оказался тихим и каким-то шершавым. Таким голосом доски бы ошкуривать. — И ты, слуга Гилар, тоже здравствуй. Уж извините за тягостную дорогу к нам, но это ж вы сами так далеко забрались. А зачем, спрашивается? Разве от нас, от Пригляда Тайного, можно куда скрыться? Нет, от нас скрыться нельзя. Разве что в Небесный Сад или в пропасти преисподней, да и то… всюду у нас свои людишки имеются.
Он помолчал, пожевал губами. Пока всё шло, как я и предполагал. Интересно, что дальше будет.
— Между прочим, господин, не назвавший себя, только сейчас я услышал, что пленён именно Тайным Приглядом, — желчно заметил господин. — Ни люди, ворвавшиеся разбойным образом в мой дом, ни люди, захватившие нас в деревне, так и не удосужились представиться. Посему я имел основания опасаться разного рода преступников, начиная от разбойников и кончая иностранными лазутчиками. Этим и объясняется моё бегство.
— А мне говорили, вы умный, — хмыкнул допросчик. — Трудно, что ли, было сообразить, кому вы потребовались? Знаете ведь за собой грешки, так?
— С кем, собственно, имею честь? — уклонился господин от разговора о грешках.
— Да какая вам разница? — пожал плечами допросчик. — Ранее мы с вами не виделись, и как бы ни пошёл наш разговор, вряд ли увидимся впредь. Потому что я кто? Я человек маленький, подневольный, моё дело спросить и записать. А далее вами другие люди займутся, поувесистей. Ну что, господин Алаглани, готовы ли вы сотрудничать с приглядским следствием и правдиво отвечать на наши вопросы? Или намерены противиться следствию?
— Я честный гражданин Державы, мне нечего таить от властей, — сухо ответил господин. — Спрашивайте.
— Э, нет, — едва заметно улыбнулся допросчик. — Порядок есть порядок. Давайте следовать установленному регламенту. Итак, даёте ли вы клятву именем Державы отвечать на все поставленные вопросы честно, искренне, досконально, ничего не искажая и не скрывая?
— Даю, — кивнул господин. А что ещё ему оставалось? Заявить, что видал он их тут всех в еловом гробу?
Допросчик склонился над листом, заскрипел пёрышком. Потом выпрямился.
— Ну а ты, отрок Гилар, сын купца Гиарази и беглый каторжник, даёшь ли таковую клятву? Готов ли отвечать на все поставленные вопросы честно, искренне, досконально, ничего не искажая и не скрывая?
Ишь ты! Значит, известен я им как купецкий сын, и жалостливая история купецкого сына им тоже известна! От кого? Ясен пень, от Амихи с Гайяном.
Пришлось и мне дать такую клятву — куда ж деваться-то было? Но мысленно, братья, я произносил положенную в таких случаях молитву: «Прости мне, Творец Видящий и Испытующий, ложь во благо Братства Твоего доброго, и не вмени её в день, когда предстану перед справедливым судом Твоим».
Допросчик аккуратно записал мою клятву, потом поднял голову.
— Напоминаю вам обоим, что согласно параграфу девять Уложения о ведении следственных дел Тайного Пригляда, нарушение данной вами клятвы однозначно трактуется как преступление против безопасности славной Державы нашей и карается отделением обеих рук по локоть, и обеих ног по колено, также вырыванием ноздрей и ослеплением. Таковы формальности, — добавил он и, вновь склонившись над бумагой, поставил там какую-то закорючку.
Не сказать, чтобы не ожидал я чего-то подобного, но всё равно жутко стало.
— Ну а тогда, — выпрямился на табурете допросчик, — расскажите-ка вы нам, господин Алаглани, с какой целью вы отравили неделю назад Благоуправителя нашего.
У меня от таких его слов челюсть отвисла, и у господина, вроде бы, тоже. Во всяком случае, молчал он долго. Потом твёрдо сказал:
— Заявляю вам ответственно, что никогда в своей жизни не встречался я с гражданином Благоуправителем, не привлекался к нему в качестве лекаря, не составлял для него по чьему-либо приказу или просьбе целебных снадобий. Потому обвинение сие полагаю абсурдным.
Допросчик чуть изогнул бледные тонкие губы..
— Я не сомневался, что именно так вы и ответите, господин Алаглани, но имеются очень серьёзные основания полагать, что вы сейчас лжёте. Ибо гражданин Благоуправитель был отравлен ядом, для составления коего требуется корень изирамийяра, и только вы поставляете в лечебницу Дома Высокого Собрания означенный ингридиент. Единственный из всех городских аптекарей.
— Ну поставляю, и что? — господин даже улыбнулся, услышав такую чушь. — Заметьте: я поставляю корень, а не яд. Мало ли кто мог использовать сей корень в преступных целях?
— А расскажите-ка тогда о своих сношениях с разведкой Нориланги, — не моргнув глазом, предложил допросчик.
— Сношений с разведкой Нориланги не имею, — сухо ответил господин.
— Ой ли? — допросчик воздел перо к потолку. — А разве не лечили вы три месяца назад высокородного господина Бизаурини-тмау?
— Лечил, — недоумённо ответил господин, — и что с того? Кто ко мне обращается, того и лечу.
