Линн Абби - Взлет и Падение Короля-Дракона
Когда Дрегош добровольно изменил цвет своей бусины, все остальные дружно решили, что нет никакой небходимости менять цвет их.
— Мы узнаем, если они попытаются обмануть нас, — сказал Дрегош, указывая на охранные заклинания над телом Раджаата.
Хаману, который вообще не понял, что имел в виду Дрегош, что-то неразборчиво пробормотал.
— И тебе тоже придется плохо, если задумаешь обмануть меня, — добавил Дрегош.
— У меня и мысли такой нет.
Было похоже, что Дрегош не услышал его слова. — Учти, Хаману, что на Атхасе нет места, куда бы ты мог сбежать, если бы попытался обмануть меня.
— У меня и мысли такой нет, — повторил Хаману. — Я не из тех, кто жульничает.
Третий Доблестный Воин нашел слова Хаману забавными, и негромко хихикал, пока в башне Галлард творил свое заклинание под Черной Линзой.
С течении многих лет, с того момента, как Хаману видел троллей, прыгающих с утеса, Хаману проводил свое время главным образом управляя непокорными людьми, а не изучая нижний мир. Он знал, что Серость была скорее тенью, чем субстанцией, а Чернота была чистой тенью и отсутствием субстанции. Но он не был уверен ни в том ни в другом. Тем не менее, он думал, что понял суть идеи Галларда, и ожидал, что окруженное заклинаниями тело Раджаата исчезнет из заливаемого лунным светом мира и окажется в пустоте, под другим местом, в котором нет ничего материального. И он более чем испугался, когда могучее заклинание Галларда не сделало ничего большего, чем запечатало тело первого волшебника в яйцевидный камень.
— Я мог бы вырезать дыру в любой горе Кригилл и поместить его туда, на дно, — пробормотал он.
— Интересно, — вот и все, что сказал на это Дрегош.
Хаману показалось, что огромный, испещренный крапинками камень совсем не то, что Галлард ожидал увидеть, когда привел публику под свет восходящего солнца. На какое-то мгновение зрачки Погибели Гномов стали белыми под радужной оболочкой, нижняя челюсть отвисла, но все это продлилось не больше одного удара сердца. К тому времени, когда начались вопросы и обвинения, Галлард или был честно уверен в своем заклинании, или был таким замечательным актером, каким Хаману не мог даже надеяться стать.
— Что-то необходимо сделать с этим веществом, — объявил он, давая проявиться своему беспокойству. — Я не в состоянии поместить это под Черноту. Это стало бы полным противоречием, недопустимым парадоксом. И никто не в состоянии предугадать, что тогда может произойти. Поэтому я оставил субстанцию здесь, пузырь в материальном мире. Но его сущность, уверяю вас, в Пустоте.
Борс положил свой кулак на камень. — Но если я попробую это взломать-
— Ты не сможешь, — прервал его Погибель Гномов.
— И тем не менее, если я это сделаю, я найду субстанцию Принесшего-Войну, и если я суну голову в эту твою Пустоту-
— Ты не захочешь это сделать.
— Но если я сделаю, я найду его сущность ?
— Ну, в каком-то смысле да.
— В каком смысле? — Борс ударил по камню кулаком.
Хаману не видел, что случилось — он моргнул, как любой смертный дурак. Впрочем, не он один: глаза, например, Дрегоша еще были закрыты, когда Хаману открыл свои. Омываемый красным светом встававшего солнца, яйцеобразный камень Галларда был… камнем. Это не была пустота; кости Раджаата не бренчали внутри. Не было и трещин на том месте, куда ударил кулак Палача, не было и утечки волшебства.
— Все кончено, Борс, — устало сказал Галлард. — Он закован в Пустоте под Чернотой, навсегда.
— А мы должны вернуться к тому, что мы должны сделать, — потребовал Албеорн.
На этот раз в горло Виана вцепилась Инесс, крича, — Месть! Месть за Пеннарина! Смерть!
Но было легче угрожать смертью, чем на самом деле убить бессмертного Доблестного Воина. Без волшебства Раджаата никто из них не знал, как можно убить другого — пока. Подавляющие волю заклинания, вроде того, которое Борс использовал против Сача, был тяжелее для тех, кто их накладывал, чем для их жертв. И, в любом случае, Инесс не хотела безболезненного наказания или мгновенной смерти. Она хотела, чтобы смерть Грозы Пикси была самой худшей, какой только возможно; Хаману отчетливо видел это на ее лице, когда она глядела на Виана из Бодаха. И он видел также смертельную решимость на некоторых других лицах, включая Сильву.
Недоверие быстро превратится в убийство. Так что им всем придется всегда поддерживать защитные заклинания и не поворачиваться друг к другу спиной. Но Албеорн Убийца-Эльфов был вовсе не единственный Доблестный Воин, который хотел побыстрее покинуть белую башню. У Борса и Дрегоша были свои, еще не оконченные войны.
Заключение Раджаата вовсе не означало конца Очистительных Войн против эльфов, дварфов и гигантов, как смерть Мирона из Йорама не спасла троллей. Они спасали человечество, вот что было важно. Дети их собственных предков никогда не боялись армии, которую вел Доблестный Воин. И не считая Борса, который еле заметно кивнул, когда Лев из Урика посмотрел на него, никто из остальных не подозревал, насколько серьезна была опасность, нависшая над всем человечеством.
Виан и Сач получили отсрочку. Если они будут поумнее, они будут держаться как можно дальше от Центральных Земель, населенных людьми. Настолько далеко, насколько им разрешат солнце и луны. Когда Доблестные Воины отправились в свои места без пожелания «всего доброго» и прочих лживых обещаний, Хаману спросил себя, а не будет ли и для него более умным бросить Урик на произвол судьбы. Мир не кончается в Центральных Землях, за их пределами полным-полно места. Кое-что он уже видел, когда охотился на троллей. Безусловно мужчина — Бессмертный Доблестный Воин, умирающий от желания насладиться смертью человека — может найти себе соседей получше.
У Хаману не было возможности присмотреться к ним. Доблестные Воины напали друг на друга еще в нижнем мире, до того, как за ними исчезло сияние белой башни. Только сырая магия закрутилась вихрями в Серости. Хаману не знал, были ли атакующие заклинания направлены на него, или до него донеслось эхо сражения других между собой. Дорога через нижний мир была закрыта, все остальное не имело значения. Воспользовавшись секундным затишьем, он выскочил в материальным мир, правда в незнакомое место, оказавшись под лучами утреннего солнца. Упал, встал, соорудил себе иллюзию одежды и начал идти.
Четырьмя днями позже Лев из Урика вошел в ворота своего дворца. И не слишком удивился, когда обнаружил Галларда, поджидавшего его у колодца в одном из внутренних дворов.
— Мир. Договор. Любой, — быстро проговорил Галлард, сбрасывая с себя иллюзию слуги, протягивая вперед пустые руки и держа их ладонями вверх, чтобы показать, что он не держит в пальцах никакого волшебства. — Мы думали, что потеряли тебя.
