Лора Андронова - Подняться на башню
Медленно, с преувеличенным спокойствием она расстелила скатерть, поставила приборы. Чуть ли не силой усадила мужа за стол. Уно покорно взял ложку и принялся есть суп.
— Мог бы и не говорить. По запаху понятно.
— Но я предупреждал! — Он оттолкнул тарелку и вскочил. — Я ничего не скрывал от тебя!
— Еще бы ты скрывал, — с усмешкой парировала она, отворачиваясь к окну. — Даже если и хотел бы — от тебя за версту духами разит.
— Лёля!
Она бросила на него косой взгляд через плечо.
— Сядь.
— Мне не нравится, когда ты…
— Сядь.
Он сел.
— Зая, ты же знаешь, почему я туда хожу. Это практика, понимаешь? Такая же практика, как и всякая другая. Мне нужен опыт, мне нужно разнообразие пациентов, разнообразие случаев…
— И разнообразие, конечно, бывает только в публичном доме? — Губы Лёли презрительно сжались.
Уно провел ладонью по лицу. Кожа под пальцами казалась тонкой и сухой. Вялой.
— Так просто удобно, — в который раз объяснил он. — И мне, и им. Они получают почти бесплатного лекаря, я — большой материал для изучения.
— Материал. — Она горько засмеялась. — Материал. Хорошее название.
— Лёля!
— Надо мной все смеются, понимаешь? — В ее глазах заблестели слезы. — Вся улица, все соседки!
Не отрывая взгляда от жены, Уно облокотился на столешницу и обхватил голову руками:
— Это моя работа. Она дает деньги, на которые мы живем.
Лёля дернула плечом:
— Деньги ты получаешь от других. От богатых, от знатных.
— Да, но их слишком мало! Чтобы мое имя оставалось известным, мне надо вести исследования, изучать и описывать необычные случаи…
— Которые можно найти только в борделе, — заключила Лёля. Она уже плакала, ее лицо сделалось каким-то маленьким, потерянным. Губы дрожали.
Она не понимала. Никак не могла понять того, что составляло суть жизни ее мужа. Уно притянул ее к себе, обнял, коснулся губами волос, вдыхая нежный мальвовый аромат.
— Я просто боюсь за тебя, как ты не видишь?
— Я вижу.
Некоторое время они сидели молча.
— Как Нои? — тихо спросил Уно.
— Спит.
— Пойду посмотрю, ладно?
Лёля кивнула:
— Только помойся сперва. После этих… — Она замялась. — В общем, помойся.
— Конечно. — Уно заставил себя улыбнуться. — С вечера мечтаю о ванне с розмариновым маслом.
Уно вышел из лечебницы в самом приподнятом настроении. Состояние Тилони было ровным, и, судя по некоторым признакам, опасность уже миновала. Ночная размолвка была забыта, и, провожая мужа, Леля улыбалась, шутила, заставляла щекотать и тормошить и ее, и маленького Нои.
Лекарь пересек Круглую площадь, рухнул на скамью, скрытую от взглядов прохожих уже начавшими желтеть кустами сирени, и на минуту закрыл глаза. Потом потянулся, посмотрел вокруг.
Отсюда, с самого края парка, был виден старый замок — ныне стоявший пустым — и тонкие башни храма Всемилостивой Амны. Над центральным шпилем сияла ослепительная даже днем синяя звезда. Через поредевшие кроны деревьев проглядывала и поднимавшаяся ступенями Свекловичная улица. В воздухе плыли чуть дымные осенние ароматы, чирикали воробьи, теплый ветер шевелил ветви деревьев. Жизнь была прекрасна. Уно потянулся и мечтательно посмотрел вверх.
— Сто. Ровно сто, — раздался вдруг у него над ухом мелодичный высокий голос.
Уно подскочил на месте и изумленно огляделся. Рядом с ним на скамейке сидел пухлый золотоволосый юноша, румяный и сияющий Юноша покачивал ногой и с интересом рассматривал молодого лекаря. Тот сглотнул. Он мог поклясться, что всего минуту назад пребывал в полном одиночестве.
— Э-э-э… Сударь?
— Аний, — представился тот и терпеливо повторил: — Я говорю, сто. Ровно сотня.
— Сто?
— Так точно, уважаемый. Именно сто.
— Сто, значит, — протянул Уно, начиная подозревать, что разговаривает с сумасшедшим. — А что сто, собственно, позвольте полюбопытствовать?
— Сто жизней. — Аний доброжелательно улыбнулся. Лекарь невольно улыбнулся в ответ: было в розовощеком незнакомце какое-то неземное обаяние.
— Что сто жизней?
— Сегодня вы спасли ровно сотую жизнь, — охотно пояснил юноша. — И не просто спасли! А от неминуемой смерти!
— Откуда вы знаете? — удивленно спросил Уно.
— Служба у нас такая — знать.
— В самом деле?
Аний немедленно извлек из складок одежды предмет, больше всего похожий на очень сложной конструкции счеты:
— У меня все учтено. Ошибок не бывает.
Недоверчиво хмыкнув, Уно воззрился на счеты. Он был почти уверен, что происходящее — глупый розыгрыш кого-то из друзей, и только мертвенный бесстрастный взгляд Ания, столь контрастирующий с его добродушной внешностью, заставлял сомневаться в этом.
— Так вот ходите за мной и все подсчитываете?
— Почему же хожу? — Юноша легко воспарил и сделал несколько кругов над скамейкой.
— Как же я вас до сих пор не замечал — такого яркого и красивого? — нервно хихикнул Уно.
«Студент-магик из Хан-Хессе? — пронеслось в голове. — Или просто ловкий фокусник».
Незнакомец тяжело вздохнул и стал прозрачным.
— Потрясающе. Так вы — бог?
— Не бог, нет, но весьма близок к одному из них. Так что можете полностью доверять моим вычислениям. — Он хмуро зыркнул на собеседника. — Похоже, вы мне не верите
— Отчего же! — вежливо запротестовал лекарь. — Очень даже верю… Только…
— Только не верите. Что ж, вполне естественно. — Аний придвинулся ближе и сцапал Уно за запястье.
Предплечье охватила такая боль, что лекарь не мог даже кричать. Словно осколки стекла резали, царапали обнаженную кожу, разрывая, прорезая до мяса. Аний чуть сместил ладонь, и боль изменилась — стала тягучей, ноющей. Еще одно движение — и запястье вспыхнуло огнем десятка ожогов, загорелось ядовитой раной.
— Вот так, — сказал Аний, разжав пальцы.
Боль исчезла сразу и вся — не оставив после себя ни синяков, ни волдырей, ни крови — только серую, похожую на браслет полосу орнамента, в которой проступали витые буквы.
Дерис сатта… — механически начал читать Уно, но Алий перебил его:
— Не стоит произносить слова, смысла которых не понимаешь.
— Я…
— Вы случайно. Понимаю.
Опустилось молчание. Лекарь потирал запястье в размышлял. Косился на сидевшего рядом юношу, осторожно рассматривал его белую накидку, ботинки, на которых вездесущая уличная пыль не оставила ни малейшего следа. Эти-то ботинки и убедили Уно окончательно. Он замер, закрыл глаза осознавая. Постепенно на его лице проступило наивное, ребяческое самодовольство.
