Галина Ли - Своя дорога
Риз невозмутимо перевел, — Он спрашивает, не желают ли господа побыть вечер с его сестрой, юной девственницей прекрасной как белая луна, гибкой, как виноградная лоза и скромной, как… Простите, последнего не расслышал.
Агаи с ужасом взглянул на Лаланна, — Как, сестру?!
— Вас удивляет? — холодно поинтересовался мужчина, — Большинство подобных мальчишек предлагают еще и себя. Или младших братьев.
Меня передернуло от отвращения.
Агаи ошарашено молчал некоторое время, а потом снова кинулся с вопросами, — Надо рассказать об этом ужасе правителю Сырта!
— Он знает. Здесь это в норме, привыкните, — коротко ответил наш земляк.
Ну, это вряд ли. Привыкнуть к такому нельзя!
Не могу сказать, что жители Наорга отличались благонравием и целомудрием — ищущие всегда могли найти место, где можно купить для плотских утех невинную юную девушку, выставленную на продажу родителями. Жертву нищеты и безвыходности. Но в открытую такими делами никто не занимался. А за мужеложство полагался позорный столб, штраф в 300 золотых и лишение дворянства. Простолюдина попросту бы повесили.
Ибо, как сказано в Законе Ирия — «Не будут топтать грязными ногами землю, те кто восходит на ложе с подобными себе». А наш король эту заповедь блюдет особенно рьяно, видно потому, что остальные — не получается.
— Вот мы и пришли, — остановился Риз перед очередным неказистым домишкой с заколоченными окнами.
Мужчина выбил дробью костяшками пальцев по гулкому дереву, и мы услышали, как сдвигается засов.
— Прошу! — отступил в сторону хозяин, пропуская нас в дом.
Прямо с порога Риз попросил нас разуться, — Мы несем на себе пары заразы. Плащи и сапоги придется сжечь. Не переживайте, мой слуга отличный сапожник, он стачает вам новые за пару дней. Плащи я вам подберу из своих запасов.
Ну что же, хозяину виднее. Он в этом кошмаре провел не один день.
Мы покорно избавились от одежды, а слуга тут же подцепил ее крюком и забросил в очаг.
Потом нам налили теплую воду, и поставили баночку с мыльным раствором. И только после того, как мы вымыли руки, провели дальше.
Жилище изнутри сразу поразило наше воображение: те строения, что мы видели на улицах, были лишь малой частью настоящих домов, которые прятались в склонах туфового холма.
Нас провели во внутренний круглый дворик глубиной в пять человеческих роста, служивший — если судить по небольшому столу и паре диванов, вырубленных прямо из породы — гостиной. Из него расходились лучами в разные стороны коридоры, ведущие в другие помещения.
— Сейчас вас проводят в гостевые покои, — сказал Лаланн, — Обед подадут через два часа, так что у вас будет время отдохнуть и привести себя в порядок с дороги.
— Риз, скажите, почему Вы решили нам помочь? — спросил я, наблюдая за милитес, и не добавил поговорку про бесплатный сыр лишь из уважения к гостеприимству нового знакомого.
Мужчина улыбнулся моей тревоге. Он прекрасно понял, о чем я умолчал.
— У нашей общины, благородных выходцев из Наорга, принято поддерживать вновь прибывших. К тому же вы принесли самые свежие сплетни о моей неласковой родине. Ну и… Кто же во время мора откажется иметь лекаря в своем доме? Хотя…
Рис повел бровью, — Врачевателям сейчас приходится особенно трудно, их жизни угрожает не только болезнь. Особенно если они чужеземцы. Вы выбрали не самый легкий способ зарабатывать себе на хлеб, Агаи.
Ну, это дело известное. Кто виноват, когда все вокруг хуже некуда? Конечно сосед, особенно если ему хорошо, и его жена красивее и моложе. Или иноверец. Или — чужеземец. Или — женщины. Или — мужчины. Или — бог. Но никогда ты сам!
Из темного проема коридора вынырнула маленькая круглая служаночка, одетая в длинную рубаху и просторные штанишки длиной до щиколоток, девушка поклонилась и замерла, ожидающе глядя на нас круглыми темными глазами.
Служанка шла впереди, не оглядываясь. Вышитые кожаные туфли без задника звонко шлепали девушку по голым пяткам, оживляя царившую тишину.
С первых же шагов по оранжевому туфу, дом Риза напомнил мне степной муравейник: на поверхности видна только небольшая кучка утрамбованной земли, все остальное скрыто внизу.
Пожалуй, я не отказался бы от такого жилья: оно не привлекает внимания, его легко защищать, можно вырубить столько тайных ходов — сколько душе угодно, и места предостаточно. Только в этом проходе не меньше десяти комнат, по пять с каждой стороны. А всего коридоров… по кругу четыре на каждом ярусе. Ярусов всего три. Вот это я понимаю — хоромы!
Наверняка строители предусмотрели все — вплоть до амбаров и конюшен.
Прислуга распахнула дверь и отодвинула в сторону белоснежную хлопковую занавеску, пропуская нас в гостевые покои. Свет зажегся, как только женщина хлопнула в ладони.
Комнаты мне понравились еще больше. Не загромождено мебелью, но есть все, что требуется. Опрятно, воздух, не смотря на то, что мы под землей, чист и свеж. Не то что на улице.
Покои соединялись с еще двумя комнатами поменьше — в одной мы нашли небольшой, наполненный прозрачной водой бассейн, а во второй… Ну не буду углубляться в подробности. Скажем так — очень нужная комната оказалась.
За обедом, довольно скромным, Риз посоветовал нам не ходить в первый же день на поиски проводника. Все равно из города не выпустят — за его пределами расположились княжеские войска, отстреливающие из арбалетов любого беженца.
— Князь вспомнил про безопасность своего народа, как только ему доложили о начавшихся смертях. Правда, не так, как мы ожидали, — с горькой желчью сказал, словно выплюнул Рис.
В беседе мы поначалу были лишь слушателями. Сам милитес так объяснил свою разговорчивость, — С тех пор как болезнь пришла в Сырт, общаться стало не с кем. — все забились в норы, как крысы.
Мне же показалось, что Риз попросту выплеснул то, что накопилось в его душе за страшные дни мора.
Слова, словно камни, срывались с кривящихся губ, — Каждый сидит в своей комнате и боится! Люди опасаются всего: врачей, друзей, родственников, незнакомых вещей, кошек, собак. Даже воздуха и собственных мыслей! Улицы опустели, а храмы переполнились трупами. Матери теряют детей, сыновья — отцов! Но вот что интересно — в их сердцах нет жалости!
То и дело рассказчик останавливался — оросить пересохшее горло красным вином, опустошая бокал за бокалом.
Гробовую тишину подземного жилища нарушали лишь звон соприкоснувшейся гранями хрустальной посуды да тихий голос хозяина.
— Нет жалости ни к друзьям, ни к родным — ибо она опасна! Нарушены все законы природы и любви… Стоит, кому-то заболеть, как его или выгоняют на улицу — умирать, или закрывают в каморку, кидая еду через щель словно собаке.
