Ярослав Гжендович - Фантастика «Фантакрим-MEGA»
На следующий день — а было это в июне восемьдесят второго — сверх меры возбужденные профессора опять всей гурьбой повалили на ферму Гарднеров. Проходя мимо дома Эми, они ненадолго задержались, чтобы порассказать ему о необыкновенных вещах, которые выделывал принесенный ими накануне образец, прежде чем исчезнуть без следа. Университетские умники долго покачивали головами, рассуждая о странном родстве ядра метеорита с кремнием. И вообще, в их образцовой исследовательской лаборатории анализируемый материал повел себя неподобающим образом: термическая обработка древесным углем не произвела на него никакого воздействия и не выявила никаких следов поглощенных газов, бура дала отрицательную реакцию, а нагревание при самых высоких температурах, включая и те, что получаются при работе с кислородно-водородной горелкой, выявило лишь его полную и безусловную неспособность к испарению. На наковальне он только подтвердил свою податливость, а в затемненной камере — люминесцентность. Его нежелание остывать окончательно взбудоражило весь технологический колледж. И после того, как спектроскопия показала наличие световых полос, не имеющих ничего общего с полосами обычного спектра, среди ученых только и было разговоров, что о новых элементах, непредсказуемых оптических свойствах и прочих вещах, которые обыкновенно изрекают ученые мужи, столкнувшись с неразрешимой загадкой.
Несмотря на то, что образец сам по себе напоминал сгусток огня, они пытались расплавить его в тигле со всеми известными реагентами. Вода не дала никаких результатов. Азотная кислота и даже царская водка лишь яростно шипели и разлетались мелкими брызгами, соприкоснувшись с его раскаленной поверхностью. Эми с трудом припоминал все эти мудреные названия, но когда я начал перечислять ему некоторые растворители, обычно применяемые в такого рода процедурах, он согласно кивал головой. Да, они пробовали и аммиак, и едкий натр, и спирт, и эфир, и благоуханный дисульфид углерода и еще дюжину других, но, хотя образец и начал понемногу остывать и уменьшаться в размерах, в составе растворителей не было обнаружено никаких изменений, указывающих на то, что они вообще вошли в соприкосновение с исследуемым материалом. Однако, вне всякого сомнения, вещество это было металлом. Прежде всего потому, что оно выказывало магнетические свойства, а, кроме того, после погружения в кислотные растворители, ученым удалось уловить слабые следы видменштеттеновских линий, обычно получаемых при работе с металлами метеоритного происхождения. После того, как образец уже значительно поостыл, опыты были продолжены. Однако на следующее утро он исчез вместе с ретортой, оставив после себя обугленное пятно на деревянном стеллаже.
Все это профессора поведали Эми, остановившись ненадолго у дверей его дома, и дело кончилось тем, что он опять, на этот раз без жены, отправился с ними поглазеть на таинственного посланника звезд. За два прошедших дня метеорит «съежился» настолько заметно, что даже не верящие ни во что профессора не могли отрицать очевидность того, что лежало у них перед глазами. Исследуя поверхность и — при помощи молотка и стамески — отделяя от нее еще один довольно крупный кусок, они копнули глубже и, потянув на себя свою добычу, обнаружили, что ядро метеорита было не столь однородным, как ученые мужи полагали вначале.
Взору их открылось нечто, напоминавшее боковую поверхность сверкающей глобулы, — подобие икринки. Цвет глобулы невозможно было определить словами, да и цветом-то его можно было назвать лишь с большой натяжкой — настолько мало общего имел он с земной цветовой палитрой. Легкое пробное постукивание по лоснящемуся телу глобулы выявило, с одной стороны, хрупкость стенок, с другой — ее полую природу. Потом один из профессоров врезал по ней, как следует, молотком, и она лопнула с тонким неприятным звуком, напоминающим хлюпанье. Более ничего не произошло: разбитая глобула не только не выпустила из себя никакого содержимого, но и сама моментально исчезла, оставив лишь сферическое, в три дюйма шириной, углубление в метеоритной породе.
После нескольких неудачных попыток пробурить раскаленный болид в поисках новых глобул, в руках неутомимых исследователей остался все тот же образец, который им удалось извлечь утром и который, как выяснилось позднее, в лабораторных условиях повел себя ничуть не лучше своего предшественника.
Той ночью разразилась гроза, а когда на следующее утро профессора опять появились на ферме Нейхема, их ожидало горькое разочарование. Обладая ярко выраженным магнетизмом, метеорит, очевидно, таил в себе некие неизвестные электростатические свойства, ибо, согласно свидетельству Нейхема, во время грозы «он притягивал к себе все молнии подряд». В течение часа молния шесть раз ударяла в невысокий бугорок посреди его двора, а когда гроза миновала, от пришельца со звезд не осталось ничего, кроме наполовину засыпанной оползнем ямы рядом с колодцем.
Вполне естественно, что аркхэмские газеты, куда университетские мужи бросились помещать свои статьи о необычном феномене, устроили грандиозную шумиху по поводу метеорита и чуть ли не ежедневно посылали корреспондентов брать интервью у Нейхема Гарднера и членов его семьи. А после того, как у него побывал и репортер одной из бостонских ежедневных газет, Нейхем быстро начал становиться местной знаменитостью. Он был высоким, худым, добродушным мужчиной пятидесяти лет от роду. У него была жена и трое детей. Нейхем и Эми, впрочем, как и их жены, частенько заглядывали друг другу в гости, и за все годы дружбы Эми не мог сказать о нем ничего, кроме самого хорошего. Нейхем, кажется, немного гордился известностью, которая нежданно-негаданно выпала на долю его фермы, и все последующие недели только и говорил, что о метеорите.
А затем наступила осень. День ото дня наливались соком яблоки и груши, и торжествующий Нейхем клялся всякому встречному, что никогда еще его сады не приносили столь роскошного урожая. Достигавшие невиданных размеров и крепости плоды уродились в таком поразительном изобилии, что Гарднерам пришлось заказать добавочную партию бочек для хранения и перевозки своего будущего богатства. Однако Нейхема постигло ужасное разочарование, ибо среди неисчислимого множества этих, казалось бы, непревзойденных кандидатов на украшение любого стола не обнаружилось ни одного, который можно было бы взять в рот. К нежному вкусу плодов примешивалась неизвестно откуда взявшаяся тошнотворная горечь и приторность, так что даже малейший надкус вызывал непреодолимое отвращение. То же самое творилось с помидорами и дынями…
