Далин Андреевич - Зеленая кровь
– Нашлись товарищи… Идите уж. Смотри, холодную овсянку будешь хлебать.
– Все равно теплую в такую жару не хочется, – фыркнул Рамон. – Лось, пошли!
Хотелось бежать – а для хорошего бега нужны четыре ноги. Локкер перекинулся, с удовольствием услышав, как копыта звонко стукнули по гладкому камню. Спустя мгновение щенок уже летел впереди – но Локкер не пытался его перегнать только потому, что не знал дороги. Кто-то из младших в Стае гавкнул вдогонку – но следом не побежал: щенята увлеченно гоняли по двору мяч. Локкер даже не шарахнулся от лая.
Он уже потихоньку начал воспринимать дом и двор Хозяина, как тихое убежище, где можно пережить внезапно обрушившееся несчастье.
Вслед за Рамоном Локкер выскочил из ворот – и они вдвоем помчались по тому самому полю, которое по ночам казалось таким загадочным, туманным и невероятно огромным, а днем оказывалось просто обширной пустошью, заросшей высоченной травой, вкусными одуванчиками, уже давным-давно опушившимися и облетевшими, и желтыми цветами сурепы.
На пустоши косили траву козы – готовили себе запас на зиму. Они не пользовались электрическими косилками – простые косы казались им надежнее, с этими нехитрыми инструментами козы управлялись с крестьянским проворством. Тяжелая сочная трава ложилась под лезвия волнами, распространяя сладкий зеленый запах.
Поодаль, в подсохшей копнушке сидел молодой козел и курил дешевую папиросу. Кто-то из взрослых когда-то говорил Локкеру, что козы порой бывают подвержены дурным человеческим привычкам. Правда.
Локкер притормозил, перекинулся и подошел. Козы остановились и уставились на него насмешливыми светлыми глазами; их шкуры покрывала такая длинная мохнатая шерсть, что Локкер посочувствовал – жарко, наверное.
– Эвон… – задумчиво сказала худенькая белая козочка, смахнув со вспотевшего лба бесцветный чубчик. – Ишь, пришел, глядите-ка…
– Я давно вам хотел сказать спасибо, – смущенно сказал Локкер. – За сено. Только я сено не ем. Но все равно…
Козы прыснули. Козел поплевал на пальцы, тщательно затушил окурок и подошел. На его простецкой физиономии с розовым горбатым носом и скудной белесой бородкой нарисовалось добродушное любопытство.
– Ты чаво, – спросил козел, дружелюбно ухмыльнувшись, – жить тут, что ль, останешься? Ась?
– Наверное, – пробормотал Локкер, смущаясь еще больше.
– Ништо, – козел удовлетворенно кивнул. – В лесу-то, небось, страшно одному, ась? Я говорю, там же, в лесу…
– Да пойдем же! – гавкнул набежавший Рамон. – Он сейчас заведет! Он же часами может блеять, пойдем!
Серая с черным хмурая коза неодобрительно покачала головой.
– Я пойду, – еле выговорил Локкер, не в силах глаз поднять от смущения. Он так и перекинулся не глядя – но козы рассмеялись, а не рассердились.
– Ишь, стеснительный! – фыркнула белая козочка, а козел напустил на себя суровый вид и прикрикнул:
– Ну, чаво встали, бабы! Само не сделается, нет! Что зимой в рот положим, ась?
Дальше Локкер не слушал. Рамон убежал далеко вперед, его хотелось догнать – и Локкер рванулся, с наслаждением чувствуя, как стебли трав хлещут ноги в стремительном движении. К пруду друзья подбежали почти одновременно.
Пресловутый пруд окружало несколько скудных кустов вербы, потускневших от жары. Еще издали Локкер понял, что никакой это не пруд, а так, лужа. Неглубокая яма, полная воды, заросшей ряской. Вокруг растет тростник и камыши, а в мутной буро-зеленой воде плавает всякий сор. Низко над водой вились комары и мошки. И кидаться туда Локкер не стал, побрезговал. Только выдернул подвернувшийся камыш, чтобы объесть сладкий корешок.
Рамон от возмущения перекинулся, сказал с досадой:
– Ты чего?! Ты же сам хотел!
Локкер тоже перекинулся для выяснения отношений.
– Тут неинтересно купаться, – сказал он извиняющимся тоном. – Мне же мелко. Я тут плыть не могу – копытами дно цеплять буду. Не сердись. Я, наверное, зайду… в эту воду… но разве это купание?
Рамон сморщил нос, обнажив клыки, гавкнул:
– Найди лучше!
– Я раньше так купался, – протянул Локкер мечтательно и машинально сорвал веточку вербы. – Обо всем на свете забывал, даже про все беды забывал – так купался. В речке, где она поворачивает… там, знаешь, такой красный песочек, копыта вязнут, но приятно – и стрекозы голубенькие… А на другом берегу – осинник… Сейчас, наверное, русалки расселись по корягам и песни поют, а в такой воде ни одна русалка жить не станет. Тут только комариные личинки…
Рамон заслушался, приоткрыв рот и громко дыша. Его круглая загорелая рожица с широким носом и ямочкой на подбородке, наверное, показалась бы глуповатой, если бы не цепкий взгляд – глаза темные и пристальные, как у всех разумных псов. Вечная настороженная оценка обстановки и всего мира – порода, как говорил Джейсор, Рамонов отец.
– Речка – она, знаешь, какая? – продолжал Локкер, очарованный собственными мыслями. – Речка – она без конца. Можно все лето и всю зиму идти, идти – а к истоку так и не придешь. Такая длинная. А втекает в море – воды, не представляешь, сколько, но купаться сложно. Вбегаешь, бежишь, бежишь – а до живота не доходит, все по колено…
Рамон хмуро разглядывал подсохшую траву под ногами.
– Ты много чего видел.
– Ну да, – Локкер задумчиво прикусил веточку. – Мы же, лоси – странники и стражи. Мы повсюду бродим – собираем вести, передаем…За лето и за зиму, знаешь, сколько проходим…
– Речка – в лесу? – перебил Рамон деловито.
Локкер взглянул на него, будто проснувшись. Кивнул. Рамон крепко почесал затылок, на котором темные волосы росли пушистым ежиком. Ухмыльнулся:
– Ну да, ты же жил в лесу… Уж не трусливее я тебя, теленок, – вдруг сделал вывод с яркой улыбкой, только клыки сверкнули. – Ты не боялся – и я не боюсь. Тем более – вдвоем.
– Вообще-то, вечером в лесу… – начал Локкер, но Рамон перебил:
– В этой луже плескаться, да? Уже трясемся, да? Мы идем или нет? Мы вообще, Стая или нет?
Это заявление так польстило Локкеру, что он порозовел от удовольствия:
– Стадо, конечно.
– Стая!
– Ну да, Стадо.
Рамон расхохотался и пихнул Локкера в бок кулаком:
– Пошли, рогатый… Да брось ты эту ветку! Там целый лес веток!
До леса неуклюжими ногами Старшей Ипостаси оказалось куда дальше, чем ожидалось. И идти неудобно – высокие жесткие травы чуть не по пояс путаются в ногах и мешают. Но они разговаривали – у них пока не было ни малейшего сомнения, что общаться они, существа из разных систем координат, могут только произнесенными словами. Поэтому приходилось терпеть неудобства, связанные с медлительным и неловким человеческим телом.
