Сергей Осипов - Луна над Лионеей
Действительно, когда занимаешься чем-то стоящим, у тебя совсем не остается времени жалеть себя, не остается времени на страдания, нытье о несбывшемся, купание в жалости к себе самой и тому подобные, совершенно недостойные принцессы вещи. Недостойные не только принцессы, недостойные просто меня самой…
Мы ехали по этим пустошам, с каждой минутой приближаясь к Елизавете, и хотя мои глаза вроде бы не блестели от предвкушения встречи с Прекрасной, я была абсолютно уверена, что участвую в Большом и Настоящем.
На заметку начинающим принцессам: Большое и Настоящее происходит не только там, где находитесь лично вы. Может быть, стоило отвлечься от созерцания унылых пейзажей и задать себе вопрос – а что сейчас творится в Лионее? Может быть, стоило вытащить мобильник из сумки и включить его? Или воспользоваться предложением Давида и одолжить у него спутниковый телефон?
Может быть, именно так мне и стоило поступить, но тогда все получилось бы иначе…
И я бы не сидела сейчас в холодном номере «Оверлука», глядя на пустой город и вбивая эти слова в память ноутбука, без особой надежды, что кто-нибудь когда-нибудь…
Впрочем, сейчас для меня именно это и есть Большое Настоящее дело, заставляющее забыть и про холод, и про все остальное.
А этого остального – гораздо больше, чем может выдержать начинающая принцесса. Честное слово.
Неправильная дорога вскоре поползла в горы, коварно извиваясь, а затем и вовсе перестала быть дорогой, превратилась в тропу, непригодную для машин. Отряду пришлось спешиться, оставить троих стрелков для охраны автомобилей и двинуться дальше своим ходом. Армандо примерно раз в полчаса предлагал Насте вернуться к автомобилям, и та в конце концов перестала отвечать на эти дурацкие предложения, сосредоточившись на более важных задачах: Настя изо всех сил старалась не выпасть из темпа движения отряда, и еще она старалась не замечать холода. Пока ей удавалось и то, и другое, но вот мысль о том, что путешествие по неправильной дороге может продлиться еще не один час, а может быть, и не один день, эта мысль давила Насте на плечи хуже рюкзака с кирпичами.
И вдруг все кончилось. Неправильная дорога и в самом деле привела их к Елизавете, только та не вышла к ним, у нее уже не было сил идти и не было сил прятаться. Елизавета замерла, обнявшись со стволом сосны, будто пытаясь найти в дереве ту жизненную силу, которой ей смертельно не хватало в последние месяцы. Но сосна ничего не могла дать рыжеволосой ведьме, и та застыла в отчаянии, вольно или невольно теряя цвета и становясь полупрозрачным видением на фоне деревьев и снега. Ее волосы уже не жгли глаза ярко-рыжим цветом, а растекались по плечам беспомощной серостью, кожа лица стала почти прозрачной, и слово «болезнь» было самым подходящим к описанию этого существа.
Может быть, кому-то она и могла внушить жалость, но только не Бернару – не доходя метров двадцати, он снял с плеча автомат и короткой очередью словно приколотил Елизавету к дереву. В ответ на выстрелы она нехотя разлепила веки, как будто ленивая школьница, разбуженная звонком будильника. Елизавета открыла рот, но вместо слов из ее губ выдулся черный пузырь, словно она выдыхала нефтью. Потом пузырь лопнул, капли его попали на одежду Елизаветы, и та задымилась. Настя вспомнила, что когда крайне истощенного Иннокентия пытались застрелить, из него лилась не кровь, а что-то вроде кислоты; она потянула Бернара за рукав, да тот и сам сообразил, что от Елизаветы даже в теперешнем ее состоянии лучше держаться на расстоянии.
– Как только шевельнется, стреляйте, – приказал он. – Причем все сразу. И не останавливайтесь, пока она не прекратит двигаться.
Стрелки выстроились полумесяцем, держась вплотную друг к другу и не опуская стволы автоматов; в какой-то момент Настя за их спинами уже не могла видеть Елизавету, она лишь видела, как эти черные и синие униформы смыкаются вокруг своего противника. Стороннему наблюдателю могло показаться, что это похоже не на схватку врагов, а на хладнокровное убийство несчастного больного создания; однако Настя знала, что это не так, она знала, что еще ничего не завершено, и потому не чувствовала себя в безопасности за спинами десятка вооруженных мужчин. Давид держался чуть поодаль, вытянув шею и выказывая этим не страх, но любопытство, что, по Настиному мнению, было довольно легкомысленно. Армандо стоял рядом с Настей и держал наготове пистолет, от которого – как накрепко заучила Настя еще в пору своих странствий с Филиппом Петровичем – в случае неприятностей проку будет немного.
– На счет три, – сказал Бернард. – Левое крыло держит объект на прицеле, мы с Мартином приближаемся и фиксируем объект… Правое крыло…
Настя так и не узнала, какую роль должно было сыграть правое крыло в этой грандиозной военной операции, потому что внезапно все рассыпалось, перевернулось с ног на голову, стало хаосом…
Не было уже никакого смыкающегося полумесяца, не было ни левого крыла, ни правого, зато было много истошных, перекрывающих друг друга воплей, было много стрельбы непонятно в кого… И сверху на все это безобразие медленно и печально опускался снег.
Кто-то потянул Настю за руку, она испуганно обернулась и увидела Армандо. Он оттащил ее в сторону, а точнее, рванул, а потом, вероятно специально отрепетированным движением, забросил себе за спину. Настя ударилась ему куда-то между лопаток, но оставаться там не захотела и тут же выглянула из-за Армандо, тем более что выстрелы и крики как-то сами собой стихли, будто погребенные снегом…
Как потом оказалось, ничего особо ужасного не случилось – просто Елизавета двинулась с места и пошла прямо на стрелков, именно пошла, не прыгнула, не бросилась – такие трюки ей уже были не под силу. Но даже это усталое лишенное сил движение напугало бойцов, так что строй рассыпался и началась беспорядочная стрельба по медленно бредущей женщине, которая вздрагивала от каждого попадания, а потом все равно делала следующий шаг…
И тогда Давид вынул руку из-за спины и подбросил в воздух нечто, похожее на бледно-голубой мячик. В воздухе это нечто рассыпалось на миллионы мелких капель, а потом все эти капли упали на Елизавету и заново срослись, но уже не в маленький шар холодного огня, а тончайшую пелену, накрывшую Елизавету с ног до головы. И в этой пелене она завязла, остановилась и как будто уснула, стоя посреди леса, не обращая внимания на вооруженных людей и вампиров.
Несколько мгновений все молча смотрели на спящую Елизавету, а потом Бернар быстро и решительно приблизился к ней вплотную и выстрелил в голову. Елизавета покачнулась, но осталась стоять, и тогда Бернар выстрелил еще и еще…
