Морис Делез - Конан и Гнев Сета
Он увидел, как великан начал замахиваться для удара, но делал это ужасно медленно, словно в дурном сне. Ударить он так и не успел: хлыст обвился вокруг запястья. Конан дернул, и противник его, не удержав равновесия, повалился вбок, а потом, споткнувшись, и назад. Падал он тоже нереально медленно, словно тело его было набито невесомым пухом. Ударом ноги киммериец выбил из его рук тяжелый молот и, подхватив и разогнав его, с разворота нанес великану удар по спине, ломая позвоночник, бросая огромное тело на землю.
И тут все встало на свои места. Время вновь побежало, и Конан расслабился. В тот же миг киммериец вспомнил еще об одном противнике — Безымянном, который все это время отрешенно взирал на развернувшееся вокруг сражение, и бросился собирать оружие. Сердце не отсчитало и десяти ударов, а оба меча уже легли в свои ножны. Звезда ослепительно сверкнула в пожухлой траве. Конан нагнулся за ней, и через мгновение она повисла на своем месте у пояса.
Как ни странно, но киммериец не чувствовал к своим недавним врагам ненависти, хоть они убили многих его друзей, пытались расправиться с его семьей, уничтожить его самого, да еще поиздеваться при этом, не говоря уж о множестве невинных людей, погубленных ими хотя бы в Лироне. Они стали для него всего лишь несчастными калеками, обреченными на мучительную смерть. При этой мысли Конан недовольно поморщился. Даже вид поверженного великана, пытавшегося и теперь, с перебитой спиной, дотянуться до своего оружия, не вызывал у него ничего, кроме жалости.
Конан посмотрел на безучастно стоявшего Чей Чена, и тот, словно прочитав его мысли, кивнул.
Киммериец шагнул к Шагру. Тот так и не успел понять, что же произошло, когда голова его покатилась по земле. Одного он избавил от мучений. Оставалась его подруга. Воевать с женщинами северянин не привык. То, что уже случилось с ней, было настолько чудовищно, что Конан не сделал бы рокового броска, знай, он заранее, чем тот обернется. Предстоящее не вызывало у киммерийца ничего, кроме отвращения, но иного выхода у него не было. Женщина стояла на четвереньках с вывороченными наружу внутренностями, валявшимися в кровавой луже, и громко икала, сотрясаясь всем телом.
Конан остановился перед ней.
— Извини, если можешь,— сказал он, хотя и не был уверен, что она способна еще понимать его,— я не желал тебе такой смерти. При звуке его голоса она подняла к нему одеревеневшее лицо, и, хотя взгляд оставался тупым и невидящим, на миг проблеск мысли засветился в нем. Она попыталась что-то сказать, но вместо слов кровь хлынула горлом. Меч Конана со свистом рассек воздух, и обезглавленное тело повалилось набок.
Киммериец посмотрел на противоборствующую пару. Фигура Вербара светилась голубоватым сиянием. Он был до краев наполнен силой и двинул эту силу вперед, пользуясь ею как тараном. Словно орудие возмездия, жертвенный кинжал, Клинок Тьмы, приближался к ведьме, облик которой претерпел страшные изменения. Лишь страх и злоба еще жили в ней и давали силы для борьбы, но злая мощь, источаемая колдуньей, высасывала из нее все силы. Она стала похожа на древнюю старуху, скрюченную ненавистью ко всему доброму и светлому. От иссушенной плоти остались одни кости, и Конан узнал ее… От накатившегося омерзения он вздрогнул и отвернулся.
Он обернулся туда, где остался стоять прислоненным к дереву мертвый Родгаг. Лучника-горбуна больше не было. Уродливое тело вросло в ствол. Длинные руки обернулись опустившимися к земле корявыми ветвями, срубленная голова стала огромным наростом причудливой формы, в который секира Конана вросла, казалось, сотню лет назад.
Напротив, там, где упал обезглавленный Шагр, лежало истекающее кровью тело молодого быка. Отсеченная лобастая голова валялась тут же, и лишь огромный боевой молот напоминал о том, что еще недавно он мог ходить, разговаривать, сражаться, не слишком сильно отличаясь от человека.
Труп Лауды изменений не претерпел.
Конан направился к Чей Чену. Тот стоял в двух шагах от поверженной амазонки и спокойно смотрел на приближающегося киммерийца. Он не попытался бежать, чего Конан от него и не ждал, не обнажил оружия, и это было уже непонятно, а когда киммериец остановился, посмотрев ему в глаза, сказал:
— Я не желаю с тобой драться, Конан. Я дрогнул когда-то, и все эти годы расплачивался за ошибку, увеличивая творимое зло. Если хочешь, возьми мою жизнь без боя или покарай иначе.— Он снял с перевязи свой меч и протянул его киммерийцу.— В любом случае прими его от меня как дар — он должен служить добру.
— Так умри же, предатель!
Черно-багровая молния ударила Безымянного в спину, исторгнув из разверстого болью рта глухой стон. Он зашатался и упал. Конан успел подхватить падающее тело. Последним усилием Чей Чен открыл глаза и улыбнулся киммерийцу.
— Все правильно — я заслужил смерть,— прошептал он,— и я рад, что принял ее не от твоей руки.— Голос его быстро слабел.— Значит, боги вняли моей просьбе и даровали мне смерть от врага, а не от того, кого я хотел бы назвать своим другом.
Голова его безвольно повисла на руке Конана, и он осторожно положил погибшего на траву.
Месть дорого стоила Розе. Всего на мгновение отвлеклась она от поединка, и соотношение сил резко изменилось. Клинок рванулся вперед, и остановить его колдунья смогла только возле самой груди. Меньше локтя отделяло теперь несущее смерть острие от тела колдуньи. И, тем не менее, близость поражения не сломила ее, а, наоборот, придала новых сил, быть может, за счет взыгравшей в ней злости.
— Тебе не победить меня, колдун! — взвыла она.— Здесь повелеваю я!
Ее уродливое тело окуталось черным пламенем, багровое сияние стало ярче, и клинок начал медленно отдаляться. Повисшее в воздухе напряжение возросло до опасного предела. Из недр земли донесся отдаленный рокот, и Конану показалось, что сама незыблемая твердь, на которой он стоял, качнулась под ногами.
— Уходи, Конан! — закричал Вербар.— Тебе нельзя здесь оставаться!
Киммериец хотел возразить, но не успел: фигура старца, до этого мгновения источавшая слабое голубоватое сияние, окуталась густым лазурным пламенем с ослепительно белыми сполохами, и Конан понял, что старец решил пожертвовать собой. Его руки, символически державшие клинок, направленный в грудь колдуньи, резко рванулись вперед, острие вонзилось в уродливое тело. Конан услышал быстро нарастающий рокот, грозный гул проснулся где-то в невообразимых глубинах. Он потянулся мыслями к Пелиасу, успел увидеть, как, слившись воедино, закружились в неистовом танце багровое и голубое пламя. Страшно закричала Рогаза, ибо это была именно она, откуда-то сверху начали падать камни, и все пропало.
