Варя Медная - Паук приглашает на танец
— Здесь никого, кроме нас, — настаивал Ярик. — Идёмте.
Он потянул меня прямо в сплошную стену. Двери по-прежнему не было. Я вырвала руку и попятилась, бормоча:
— Здесь нет выхода. Из чужого кошмара нет выхода.
Он вздохнул, а потом поднырнул под меня и перекинул через плечо. Хоть я меньше и тоньше его, но нести меня было непросто: он двигался вполуприсядку. Он случайно смахнул с окна один из черепов и наступил на него. Раздался нежный хруст, и на быстро твердеющем полу осталась костяная пыль с сухим сиреневым пятнышком.
Ударяясь щекой о его спину, я видела всё вверх ногами и тем не менее смогла разглядеть, что дверь непостижимым образом вернулась на место. Из черного проёма тянуло холодом и запахом сырых листьев. Ярик, весь красный и взмокший, вышел наружу, поставил меня на ноги и поддержал, чтобы я не упала.
— Дальше сами, — кряхтя и отдуваясь, сказал он, — не смогу.
Я оглянулась на комнату позади нас. Кошмар не желал сдаваться и всё ещё сопротивлялся: по полу бежала рябь, но теперь мелкая и противно пищащая, а не пугающая. Восковые дорожки снова собрались в свечи, а паруса превратились в обычные безжизненные куски ткани.
— Мне лучше, я спущусь сама. Только постоим ещё минутку.
Будь моя воля, я и секунды не осталась бы в этом месте, но понимала, что нужно окончательно прийти в себя, иначе рискую сорваться при спуске.
Стоя на опоясывающей домик площадке, я шумно вдыхала ночную сырость. Проникая в легкие, она заполняла всё внутри холодком, успокаивая распалённое сознание. Немного погодя я повернулась к Ярику.
— Я сейчас, — сделав глубокий вдох, я вернулась внутрь, стараясь не смотреть по сторонам, и погасила стену. И лишь оказавшись снова на воздухе, выдохнула. — Теперь можем идти.
ГЛАВА 43
Очутившись наконец внизу, я села на холодную землю и беззвучно расплакалась: шум создают всхлипы и слёзы, а во мне они закончились. Ярик сидел рядом и неловко гладил меня по спине.
— Ну что вы, не надо, — бессвязно бормотал он.
Я подняла на него опухшие глаза. Мир сжался до узких щелок.
— Ты спас мне жизнь, Ярик. Даже больше, чем жизнь: разум. Страшно подумать, если бы не ты… — я спрятала руки в ладонях и снова затряслась.
Терпеть не могу женщин, самозабвенно предающихся слезам и упивающихся жалостью к себе, а теперь сама в такую превратилась. Эта мысль придала мне злости. Я вытерла глаза рукавом и выпрямилась. В голове гудело, нос и основательно просоленные щеки щипало.
— Как ты вообще здесь очутился? Это чудо!
— Я? — он осторожно отодвинулся и встал на ноги. — Случайно… да, совершенно случайно. Проходил мимо и услышал ваши крики.
Я соображала по-прежнему неважно, но даже в таком состоянии заметила неестественность его движений и тона.
— Случайно? Погоди: ты передал графу записку, а потом… потом пошёл за ним?
Я тоже поднялась и встала напротив него.
— Идёмте в дом, — буркнул он и зашагал к дороге.
Я схватила его за руку:
— Ярик, я просто хочу знать: зачем ты подслушивал внизу наш разговор?
Он зло вырвал руку и оттолкнул меня.
— Сами сказали, что я спас вам жизнь! Вам мало? Чего вы ещё хотите?
Мы стояли на освещённой луной дорожке. Я смотрела и не узнавала немного нескладного, но всегда весёлого и доброго Ярика. Сейчас его глаза горели, как при виде злейшего врага.
— Ярик, я твой друг и желаю тебе только добра, ты же знаешь. Просто скажи, зачем ты подслушивал?
Он шумно задышал, и я подумала, что расспросы бесполезны: сейчас он произнесёт очередную, ничем не заслуженную грубость. Но он задышал чаще, а потом вдруг всхлипнул и привалился к стволу дерева.
— Я не хотел зла, — срывающимся голосом произнёс он, и его плечи затряслись.
— Конечно, не хотел, — я осторожно обняла его, и он уткнул мокрое лицо мне в плечо.
— Я просто хотел, чтобы ей было хорошо… — продолжал он.
— Конечно, — я успокаивающе похлопала его по спине, — ты очень помогаешь Грете.
— Не ей хорошо, а леди Фабиане, — выдавил мне в плечо Ярик, и эту часть тела немедленно закололо от неприятного предчувствия.
— Ты хорошо ей служишь, Ярик, и она это ценит, — я заставила себя это сказать.
Рука, по-прежнему гладившая его волосы, как будто окостенела. В душе уже расправляла тугие отравленные кольца догадка.
— Хорошо служу, — горячо подтвердил Ярик. — Лучше всех! Она этого заслуживает: она добрая, красивая, а её голос… я жизнь готов за неё отдать! — захлебывался лакей. Моё плечо уже основательно намокло. Мальчишка оторвал от него голову и уставился на меня огромными блестящими глазами, размазывая слезы и сопли по лицу. — Я так хочу, чтобы она была счастлива. Больше ничего не хочу, только этого. А она несчастна, постоянно. И если бы она не приехала, леди Фабиана была бы счастлива. Их всех тут не должно было быть, — зло воскликнул он. — Но от неё было хуже всего!
— Постой, от кого «от неё»? О ком ты говоришь?
Он опустил голову, а потом резко вскинул на меня глаза исподлобья. Мучительный ответ сорвался с его губ, как выпрыгнувшая изо рта лягушка:
— Мэтти.
Это слово разорвалось в ночной тишине и повисло в воздухе между нами.
Какое-то время в моей голове стояла пустота от произведённого им шума, а потом я вспомнила слова мистера Фарроуча о ссоре между графом и Мэтти накануне исчезновения: «Под дверью со свечкой не стоял. С этим вам, скорее, к мальчишке-лакею — он всё поблизости крутился».
— Ярик, что ты наделал… — прошептала я и попятилась.
Он остался стоять с опущенной головой.
— Ярик, посмотри мне в глаза и скажи, что ты сделал с Мэтти?
Он с вызовом задрал подбородок, но смотреть в глаза избегал.
— Ты ведь слышал последний разговор между графом и Матильдой. Что там случилось? Что было потом?
Мальчишка упрямо мотнул головой, но его подбородок мелко задрожал, выдавая волнение. Он всхлипнул и устало прикрыл глаза.
— Мэтти тогда сказала, что всё готово: они могут уехать и начать вместе новую жизнь…
— А что граф?
— Он рассмеялся и сказал, что она и вправду задержалась в замке. Может ехать. Она ему без надобности.
Ярик замолчал, переводя дух, а я стояла, не смея вздохнуть и не нарушая тишину.
— Тогда она заплакала…
По мере того, как он рассказывал, слова начали облекаться в яркие образы. Я видела всё так четко, будто смотрела театральную постановку. Черные стволы раздвинулись, и вот уже передо мной трещал камин в библиотеке. Кенрик Мортленд, насмешливый и холодный, стоял, облокотившись о каминную полку, и с безжалостным любопытством натуралиста наблюдал, как Мэтти, растрепанная и заплаканная, мечется по комнате.
