Лесса Каури - Золушки из трактира на площади
Бруни рассеянно скользила глазами по незнакомым лицам, предпочитая наслаждаться близостью Кая, вместо того чтобы думать о том, как дальше сложиться жизнь. И вдруг увидела такое родное и заплаканное лицо Ваниллы. Она хотела остановиться и броситься к подруге, однако король — а следом и Кай, — шел слишком быстро. Матушку опередил Дрюня. Задержался, обнял супругу и что-то зашептал ей на ухо, но она вывернулась и крикнула ему в лицо, не обращая внимания на короля, оглянувшегося с явным интересом:
— Не ври мне! Ты уже достаточно врал! Куда их ведут под конвоем?
После чего, судорожно всхлипнув, Ванилла развернулась и бросилась бежать в противоположную сторону.
— Ты куда? — обреченно спросил вслед шут.
— К своим! — бросила та, не оборачиваясь, и скрылась в поворотах коридора.
Опустив голову, Дрюня побрел за свитой. А Бруни подумала о том, что семью подруги надо срочно спасать.
Они вышли в галерею с балконом, нависающим над площадью. Это с него король обычно улыбался и махал людям во время государственных праздников, произносил речи и — иногда — разбрасывал серебряные и золотые монеты.
Редьярд остановился и, повернувшись к сыну, спросил:
— Готов?
Кай кивнул. На мгновение обнял Бруни, поцеловал в макушку и шагнул на балкон, оказавшись там в одиночестве.
Гвардейские полки образовали заслон, не подпуская толпу близко к дворцовой стене, поэтому со своего места Матушка могла видеть тех, кто стоял в первых рядах. На ее глазах закипели слезы благодарности, когда она разглядела Пипа и сестер Гретель, Ванильку и Марха с Персианой, Веся, глав всех четырех гильдий, чьи дома выходили на площадь Мастеровых, Питера Коноха с мамашей, укутанной от холода по самые уши, Клозильду с Висту и остальных: тех, с кем она встречалась на улицах и на рынке, кто заходил к ней подкрепиться, тех, имени которых она не знала, знакомых и не очень, увиденных единожды или сейчас — в первый раз.
Рокот возмущенных голосов, требовавших у короля ответа, стих. Кай оперся на мраморный парапет ограды балкона и обвел толпу взглядом. Легко вздохнул и выкрикнул с силой, раскатывая «р» на языке, как карамельку:
— Нар-р-род мой! Мне нужен твой совет! Готов ли ты дать мне его?
Бруни поймала себя на том, что откровенно любуется им. Она знала Кая счастливого и несчастного, высокомерного и по-простецки моющего посуду, но такого видела впервые и поняла, каким королем он станет, когда придет срок!
— Говори… — неуверенно раздалось из толпы.
— Да!
— Пусть скажет!
— Верните нашу Матушку!
Принц широко улыбнулся, становясь невыразимо привлекательным.
— Вот о Брунгильде Рафарин, ради которой вы собрались здесь, я и хочу поговорить! — пояснил он. — Отдадите ли вы мне в жены девушку из квартала Мастеровых?
Он наклонился, разыскал глазами Пипа и спросил, обращаясь прямо к нему:
— Что скажете, мастер Селескин? Мы с Бруни любим друг друга, но без вашего благословения наше счастье не будет полным!
Матушка давно уже приметила обалделое выражение лица повара, узнавшего в принце Аркее того самого «доброго господина», которому он угрожал скалкой.
— А где она? — крикнул чей-то голос.
Кай повернулся и протянул руку. Бруни вновь охватило тепло его глаз, укутало уютным ощущением счастья, тихого, как волны под килем яхты в штиль.
— Иди сюда, любимая! — негромко позвал он.
Спустя мгновение Матушка встала рядом с ним и окинула взглядом толпу, представив, что это море, замершее перед штормом.
— Бруни! — воскликнул Пиппо и полез в карман, чтобы достать носовой платок. — Бруни, дочка, с тобой все в порядке?
Она вцепилась в руку принца, как утопающая, и, осторожно наклонившись над парапетом, улыбнулась:
— Да, Пиппо. Со мной все хорошо!
Прозвучавшие раскаты грома заставили всех посмотреть на небо, чистое зимнее небо без единого облачка. Раскаты повторились: припав к груди мастера Висту, мужественно выносящего и тяжесть, и осадки, рыдала матрона Мипидо, приговаривая: «Как… Как это прекрасно! Истинное… чуйство, которое… разрушает… все… преграды!»
На людских лицах весенними первоцветами расцветали улыбки.
— Мне спуститься и встать перед вами на колени, мастер Селескин? — серьезно спросил Кай. — Ради нее я готов на все!
— Что вы, что вы, ваше высочество! — испуганно замахал на него носовым платком повар. — Благословляю! Пресвятые тапочки, вот ведь опара так опара!
В глазах стоящего рядом с ним Веся плескались восхищение, радость, и… страх — мальчишка боялся потерять недавно обретенный дом. Поймав его взгляд, Бруни улыбнулась и едва заметно кивнула, надеясь, что он поймет: где бы ни довелось ей отныне жить, она его не бросит! И оборотень понял. Подпрыгнул над головами толпы, завопив ликующе и звонко:
— Слава молодым!
— Слава! — взревела Туча Клози, а голоса сопровождающих ее прачек в белых передничках и крылатых чепчиках добавили птичьего гомона.
— Ур-ря принцу Аркею! — закричал кто-то.
Толпа подхватила:
— Да здравствует король!
— Слава молодым!
— Принц, поцелуй ее наконец!
— А это отличная мысль! — Кай повернулся к Бруни. — Но прежде ответь мне: ты выйдешь за меня замуж, Бруни? Станешь моей — в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, и пока смерть не разлучит нас?
Взглянув на него сияющими глазами, Матушка ответила, убирая в дальний уголок памяти всю прошлую жизнь. Всю жизнь до него…
— Я давно твоя!
Кай обхватил ладонями ее затылок, как когда-то на борту яхты, наклонился и коснулся губами губ. Их лихорадочный жар и нежность сказали за него остальное…
Под чистым зимним небом, на котором не было видно ни облачка, ликовала площадь, и гвардейцы брали на караул, и верещали прачки, и ржали запряженные в телеги кони, а бык-осеменитель из дворцового хлева отвечал им басовитым ревом.
— Смотри! — король не без гордости толкнул шута локтем в бок. — А они любят своего будущего короля!
— И это тоже, сир, — светло улыбнулся Дрюня. Сунув пальцы в рот, украсил общую какофонию залихватским свистом, отдышался и добавил: — Но больше всего на свете они любят любовь!
