Ольга Зима - О чем поет вереск (СИ)
Мидир, теряя равновесие, валится наземь. Ударяется коленом о черноту, как об лед. Это больно, это радует.
Пока есть боль, есть жизнь.
Пытается встать, не выходит: мешает один из пыльных огней. Пыльные опасны, они, растерявшие при жизни сердцевину, злы и быстро тухнут здесь, а потому с особой страстью стараются выгрызть эту сердцевину у других.
Власть он брату так и не передал… Но есть Джаред, он поможет.
Тишина оглушает. Тишина выгрызает мясо с костей, сдирает мысли, глупые ненужные мысли — оставляя лишь главное.
«Этайн, я, узнавая тебя, узнавал себя. А ты… ты так хотела, чтобы мы старились вместе! И умерли в один день. Я сделал то, что ты не простишь. Я обманул тебя вначале. И не смог защитить потом. Но хоть что-то выполню из обещанного».
Потом гаснут и эти мысли.
Невозможно вздохнуть. Может, потому что в мире теней нет воздуха? Глаза закрываются, гаснут даже огоньки.
Осталось последнее. Вот только тогда ему не вернуться. Но, может, Джаред вытянет Этайн?
Руки движутся невыносимо медленно. Кинжал прорезает одежду и режет предплечье излишне сильно. Нет ни холода, ни боли, а кровь не течет вниз — она летит вперед.
Огоньки вспыхивают, жадно лакая силу и принимая жертву…
Все. Теперь точно все.
Чернота. Тишина. Покой.
Но что-то мешает и тревожит, и дергает, как младший за штанину или Джаред за рукав, и тянет наверх. Кто-то очень не хочет, чтобы он оставался здесь, в вечном мраке и холоде. Глупость какая, тут вовсе не холодно! Мидир с усилием приоткрывает веки. Перед глазами пульсирует розовый огонек — и рядом с ним синий, совсем маленький, но очень яркий. Они дают свет и тепло, Джаред что-то кричит и тянет за ворот, тянет куда-то…
Мидир не помнит, зачем он здесь, желание вернуться пропадает.
Зачем, когда тут так хорошо и уже не холодно, можно лежать и не беспокоиться ни о чем? Но розовый огонек сердится. Как будто топает ножкой и плачет, и подается ближе, обняв синюю искорку. Огонек забавный — требовать что-то у Мидира! — но его грусть непонятно почему расстраивает бессердечного волчьего короля.
Огонек подлезает под сжатые пальцы.
И Мидир, зажав его в руке, позволяет вытянуть себя…
Все также темно, но очень, очень тепло вокруг. Что-то удобное и мягкое сложено под головой. Влажная тряпка на лице. Ощущение тела не пришло, только болит кисть, которой он прихватывал розовый свет чужой души. Рука онемела.
— Лежите, мой король, — голос Джареда.
— Э-тайн…
Говорить почти невозможно, невозможно приоткрыть веки, да и нельзя сейчас— солнце выжжет их после изнанки ночи. Ладонь Джареда удерживает его, весомо устроившись на середине груди. Горло пересохло, но пить нельзя. Вода сейчас — яд.
— Мидир… — укоризненно произносит Джаред, пытаясь скрыть волнение, однако сейчас король более чувствителен не к словам, а к душам. — Ты чуть было там не остался.
— Этайн? — Мидир упрямо ищет ее руку своей.
— Знаешь сам. Дышит, жива, — Джаред вкладывает теплую знакомую ладонь. — Она любит вас, мой король. Именно вас. Иначе бы не вытянула из мира теней.
— Джаред… — груз реального мира наваливается снежным комом.
— И когда правда откроется, ей будет больнее в сто раз, — племянник договаривает это из настолько хороших, сейчас отчетливо заметных хороших побуждений, что нет сил сердиться. Иногда лед слов Джареда — как примочка для больного ушиба.
— Ум-ник, — волчий король знает, что Джаред потихоньку улыбается. — Как? Мэллин?
— Во главе войска. Тихо-тихо, не поднимайтесь! Еще хотя бы полчаса. А лучше — час.
— Иди. К нему. По-мо-ги.
Мидир с трудом, но различает голоса. Джаред приказывает начальнику замковой стражи — по-королевски! — не давать ему, Мидиру, подняться, на что Алан отвечает привычно коротко. Какое там подняться — король даже голову повернуть не в силах. Только сжимает в своей руке кисть Этайн.
Подле Мидира остается Алан. Его душа тоже искренне беспокоится, это беспокойство расходится вокруг алыми пульсирующими волнами, наполняет силой.
Джаред, судя по легкому шуму шагов, быстро сбегает вниз — туда, где Мэллин. Откуда даже сквозь тьму тянет опасностью и смертью.
Глава 32.1. Вересковая победа. На поле боя
На левой башне Черного замка, столь высокой, что кажется с земли — подпирает небо, чуть ниже смотровой площадки есть особое место. Место схождения стихий. Здесь льется свет из восьми стрельчатых окон в стенах и одного круглого люка посреди потолка; здесь легче дышится тем, чья жизнь под угрозой. Сюда указывает ось клепсидры Дома Волка, обозначая центр Светлых земель, пропитывая его магией древа трех миров, гигантского цветка Мира под Холмами.
Это место, где когда-то, без малого три тысячелетия назад, лежала Синни.
Это место, куда теперь Мидир, еще окутанный мраком мира теней и собственными кошмарами, спустил Этайн.
Она, почивая на каменном ложе, дышала спокойно, глубоко и тихо; страшная рана розовела новой кожей, но Мидир все медлил с уходом. Отгонял липкий ужас, что охватил его при виде наконечника, вырвавшегося из груди Этайн, который вроде бы утих, а теперь накинулся с новой силой. Прореха в ткани словно говорила: противник может дотянуться до того, что составляет жизнь волчьего короля.
Хранитель дома, которому доверял еще Джаретт, появившийся словно из ниоткуда, засуетился рядом: соединил края блио, не дотрагиваясь; начал стирать засохшие бурые подтеки одним волшебством. Потом, рисуя посолонь руны на женской ладони, забубнил на древнем что-то лечебно-магическое. Мидир не слишком-то верил в его силу, но ее должно было с лихвой хватить для догляда за выздоравливающей.
Хранителя Мидир никогда особо не рассматривал. Поначалу — в силу малого возраста и небольшой заинтересованности. Магом волчий принц сам был неплохим, прибегать к помощи придворного волшебника не требовалось. Потом, когда дела королевства плавно перетекли в его личные, оставил Хранителя на месте, ибо кандидатур лучше не нашлось, а самоубийственных поползновений по смещению молодого короля тот, в отличие от многих, не предпринимал. Затем, после очередного конца света, стало вовсе не до придворного мага. Хранит себе волшебство замка, держит в узде почти одушевленное создание — и слава древним богам.
Теперь присмотреться стоило. Хранитель редко снисходил до бесед и всегда умудрялся глядеть мимо. Да и на нем мало кто мог удерживать взор, самому Мидиру это далось с усилием. Правильные, но словно скользкие черты отторгали взгляд, белесые глаза выдавали возраст ши без имени, а его губы были всегда поджаты, словно давая понять, насколько когда-то было хорошо и как теперь, в настоящем, все плохо. Даже волчьи черные волосы казались тусклыми и не вызывали желания дотронуться даже случайно.
Мидир поймал себя на мысли, что еще не встречал волка среди своих подданных, с которым бы ему было настолько неприятно общаться. Работу, впрочем, тот делал хорошо, пусть без рвения. Даже теперь приблизился с явным намерением помочь, но Мидир отвел руку в широком рукаве с графичным рисунком, потянувшуюся к нему с тряпицей. Хотя знал, как выглядит его лицо, на котором запеклись кровь земной женщины и пепел мира теней. Но уж больно неприятно выглядела намотанная на запястье металлическая плетка с острыми шипами, что тянулась к самому сердцу Черного замка, пусть видимая лишь магическим зрением.
Волчий король, еле прохрипев: «Ребенок?», получил в ответ привычно косой взгляд и столь тихое «Наследник в безопасности», что едва смог расслышать, притом что наклонился навстречу и повернулся ближе ухом. Осушил после кивка Хранителя — побоявшись не рассчитать время самостоятельно — поднесенный кем-то из стражей кубок. Это было бы забавно: он, владыка времени, хозяин оси клепсидры, не в состоянии почувствовать всего лишь один час! Однако с подобным магическим истощением смешным не казалось ничто.
Вода наполнила силой и показалась очень сладкой. Жаль, пить следовало помалу.
Этайн дремала. Женщину человеческого происхождения мир теней должен был истощить сильнее. Тем паче — беременную женщину, отдававшую все силы синей искорке, которая уже загорелась отдельной душой. Мидир, желая удостовериться, что жена по-прежнему спит, прищурился от лучей безжалостного светила и вновь повернулся к центру комнаты.
После возвращения из мрака и беззвучия, краски Нижнего слепили глаза, ноздри забивали тысячи запахов, уши — тысячи шорохов. Умывались мыши в подвале и сыто щерились виверны у излучины Синей реки; прорастали корни дерев в заповедном лесу и вызревали самоцветы в Черных горах; ловящие мошек ласточки рассекали воздух над Черным замком и взлетали роем феечки из кувшинок… Все вокруг казалось слишком ярким, слишком живым. Возрожден был Мидир, а вновь сотворенным, безгрешным и чистым казался ему весь мир.
![Светлана Чистякова - Наследники Падших Книга вторая Трудно признать [CИ]](/uploads/posts/books/3156/3156.jpg)
