Андрей Мартьянов - След Фафнира
Навестила маман – целых два раза. Обнадежила: лорд Вулси и все остальные тоже здесь, тебе прислали букет – Ванесса поставила на столике возле постели корзиночку с голубыми фиалками и Робер сразу понял, что мама обманывает – это ее любимые цветы! После чего устроил маленький скандал, смысл которого сводился к одному: я хочу видеть друзей и немедленно!
Вместо Джералда объявился доктор Лаваль – с обязательной перевязкой, прививками Пастера и (только не это!) очищающей клизмой. Пытки Робер перенес стойко, а затем вновь незаметно уснул, хотя и чувствовал себя неплохо. Проснулся ночью, обнаружил, что дверь спальной заперта, уныло скушал оставленные на столике желе с телячьим мясом, воздушные пшеничные булочки и три миндальных пирожных, запил остывшим зеленым чаем и улегся спать – сон лучший целитель…
Так продолжалось еще четверо суток. Бунт был поднят восьмого апреля вечером, после отъезда милорда и компании – впервые в жизни Робер посмел восстать против решения мадам Жюстин. И, как выяснилось позднее, не проиграл.
* * *
– Я лишу вас наследства! Завещание будет немедленно переписано!
– Плевать!
– Вы… Вы ужасны!
Отлично, мама перешла на «вы». Значит, она раздражена до крайности. Не расплачется, это точно – мадам де Монброн плакать не умеет.
– Я совершеннолетний! – выдал уничтожительный залп Робер.
– Великолепно, зарабатывайте на жизнь самостоятельно, мсье! От меня вы не получите ни су!
– Если это слово банкира, я склонен ему поверить.
Жюстин осеклась. Неужели мальчик начал превращаться в мужчину? Робер никогда так не разговаривал с матерью. И это не истерика, он спокоен и сосредоточен, говорит без надрыва. Мадам, однако, сдаваться не собиралась:
– Вам будет выплачена тысяча франков наличными, стартовый капитал для открытия своего дела. Получите немедленно в отделении банка на первом этаже. Я распоряжусь немедленно.
– Благодарю, мама.
– Теперь я вам не ма…
Жюстин подавилась воздухом на вдохе. И впервые за много лет почувствовала, как на глаза набежали слезы. Робер ошибся.
Так, надо держать себя в руках! Сохранить лицо.
– Робер?
– Что вам угодно, мадам? – нерешительный мямля аккуратно укладывал в чемодан вещи, ловко орудуя одной рукой, левая по-прежнему была на перевязи.
– Робер, чековую книжку ты получишь в нашем отделении в Нью-Йорке. Кредит… Ну допустим, сто тысяч долларов САСШ. Пожалуйста, не трать на излишества.
– Не буду, – огрызнулся Робер.
– Я… я…
– Мама, пожалуйста, не надо.
– Хорошо, – Жюстин справилась с собой. – Ты уверен…
– Да, мама, уверен.
– У тебя нет билета. Тебя не пустят на корабль.
– Джерри обязательно что-нибудь придумает.
– Может быть, вам потребуется большая сумма наличными?
– Мама, пожалуйста, не беспокойся. Все продумано.
Ничего не было продумано. Ничего. По крайней мере, со стороны Робера де Монброна. Ничего, кроме синего паспорта Французской республики – и тот восстановила мадам Жюстин, пользуясь связями в мэрии Парижа.
– Теперь я могу отправиться на вокзал? – Робер настороженно посмотрел на мать, ожидая обязательной атаки и готовый сопротивляться.
– Конечно. Тебе придется взять извозчика, я не приказывала заложить наш экипаж…
– Я пришлю телеграмму из Нью-Йорка.
– Я буду ждать.
Дверь закрылась. Мадам де Монброн еще минуту посидела в кресле, затем встала, прошла в свой кабинет и заставила себя взяться за бумаги. «Досточтимый Мсье, апреля четырнадцатого сего…»
Робер спустился по лестнице в помещение банка, взял в окошечке «для особых клиентов» пачку ассигнаций по десять франков, одну разменял на мелочь, потом вышел на улицу Тампль, и неожиданно для самого себя довольно умело свистнул в два пальца, как показывал Тимоти. Подъехал экипаж.
– Куда вам, сударь?
– К поезду на Шербур. Успеете за десять минут – двойное вознаграждение.
К великому удивлению мсье де Монброна, в поезде оказались свободны несколько дорогих купе и билет был куплен без затруднений. Только когда экспресс прошел через Париж, миновал Аржантей, Пуаси и Мант-де-Жоли Робер понял: это свобода. Я, черт вас всех задери, свободен! Я начинаю жить!
Дополнительной гарантией свободы были еще и двенадцать чеков на четверть миллиона – небольшая экономия, оставшаяся от благополучных времен работы старшим клерком: неистраченное жалованье, премии и бухгалтерские ошибки…
* * *
К неимоверной радости концессионеров, Фафнир целую неделю вел себя на редкость тихо, а если и безобразничал, то где-то на стороне, в отдалении от Парижа – полицейская хроника не отличалась разнообразием и сведениями об изысканных зверствах. Главнейшей новостью оставалась кража века, стоившая директору Лувра и четырем кураторам музея своих постов и продолжавшая будоражить умы парижан: газеты публиковали слезные письма, умолявшие грабителей вернуть картину, городской мэрией был создан фонд для добровольных пожертвований, деньги предполагалось использовать для выкупа шедевра – Люк Анно, между прочим, внес целых пятьсот франков.
А восьмого апреля на имя возглавлявшего духовную академию Сен-Сюльпис аббата Биеля доставили странную посылку – привезла ее карета почтового департамента, судя по документам, здоровенный деревянный ящик отправили из средиземноморского порта Тулон в Провансе, штемпеля, бланки и печати выглядели подлинными. К ящику прилагался внушительный пакет светло-коричневой плотной бумаги, на котором был выведен адрес: «Монастырь Св. Ремигия, земля Рейнланд, королевство Пруссия, Германская империя. Вручить о. Теодору Клаузену в собственные руки».
Преподобный Морис Биель приказал разместить громоздкую посылку в одном из хозяйственных помещений, с необычной для семидесятипятилетнего старика быстротой примчался в свой кабинет, заперся и вскрыл конверт.
Так.
Манускрипты Беранже Соньера вернулись к законному владельцу. Все рукописи на месте, сорок семь пергаментов, ни один не пропал. Это не подделки, сразу видно – Биель в недавнем прошлом успел изучить почти незаметные трещинки на тонкой телячьей коже, особенности старинного шрифта, капельки чернил, оставленные неаккуратным писцом. Неужели лорд Вулси образумился?
Сопроводительное письмо, написанное по-французски оказалось кратким: искренних сожалений милорд не изъявлял, вовсе наоборот – его светлость был крайне раздражен покушениями на его жизнь и жизнь соратников. Для того, чтобы обезопасить себя и остальных, Вулси предлагал восстановить status quo: мы возвращаем документы и сокровища и навсегда забываем об этой истории. Приорат в свою очередь не должен преследовать концессионеров. С проклятием Фафнира аббат Клаузен и присные могут разбираться самостоятельно – клад невероятно опасен, что доказано известными событиями в монастыре. Засим позволю себе проститься, etc.
