Роберт Асприн - Одиннадцать сребреников
Мигнариал отступила на шаг и опустилась в кресло, как будто у нее внезапно подломились ноги.
— Ганс, мы провели вместе не так уж много времени, и нам все время мешали эти дурацкие монеты и этот список тоже. У нас не было ни одной спокойной ночи с тех пор, как мы выехали из леса. — Девушка беспомощно и жалко всплеснула руками. — Все время было так тяжело, так душно, — продолжала она, устремив взгляд в стол. — Мы постоянно думали об этих монетах. Воображали всякие ужасы о монетах, о списке. И ничего не могли с этим поделать. Когда мы сегодня шли домой, я рассказала тебе, что я думала о тебе. Потом я размышляла обо всем этом.., и взяла с собой в спальню слишком длинную ночную рубашку. И именно из-за этого я поняла, что веду себя неискренне. Что случилось с моим отношением к тебе и к твоей.., работе? Я люблю тебя и потому беспокоюсь за тебя. Я беспокоюсь за тебя и потому хочу, чтобы ты стал другим. Но разве тогда это будешь ты? Тогда ты станешь кем-то другим!
«Нет, — подумал Ганс. — Потому что я не собираюсь отказываться от самого себя. А для меня быть собой означает быть Порождением Тени». Но когда Мигнариал подняла на него взгляд, Ганс кивнул и посмотрел ей в глаза.
— Я тоже вел себя нечестно. Мигни. Мы такие разные. Я всегда был одиночкой. Я всегда думал только о себе самом. И потому я хотел оставаться таким же, как и был, но при этом еще и быть с тобой. Все разом.
— Нет, ты вовсе не был таким! Ты был так добр ко мне, ты защищал меня и понимал меня! Не говори так о себе.
— Давай поспорим еще и из-за этого.
Они пристально посмотрели друг на друга и рассмеялись. Смех немного снял напряжение, а затем последовали объятия, которые все длились и длились, сперва здесь, потом в спальне, потом в постели.., и все обиды куда-то ушли…
***— Ты знаешь, — сказал Ганс много позже, лежа на спине и подложив руки под голову, — мы почти заключили сделку с Периасом-менялой — или даже заключили, — а ведь его имя стоит в этом списке. А теперь я повстречался с этой четверкой. Мне кажется, что Недомерок просто работает на них за деньги, а Малингаза силен скорее мышцами, чем мозгами. Полагаю, что Марлл, вероятно, у них заправила, однако скорее всего на самом деле все замышляет Тьюварандис, и он-то как раз дает советы Марллу. Скорее всего так. Тьюварандис к тому же самый спокойный и понимает лучше остальных — и его имя есть в этом списке.
— А-а.., ну ладно.
— Думаю, что с этим все. Но мне нужно поговорить еще кое о чем. Мне нужно, чтобы ты слушала меня и тоже думала обо всем этом. Мне кажется, что эти четверо участвуют в заговоре, который крутится вокруг политики и магии. Конечно, в этом городе то и другое связано. Быть может, только эти четверо и составляют весь заговор. А может быть, за ними стоит кто-то другой, кто держится в тени. Например, Аркала. Это другой могучий маг.
— Я знаю.
— Ну, тогда.., жалко, что ты не пьешь пива!
— Это что, намек? Могу принести тебе кружечку, — отозвалась Мигнариал, вылезая из постели.
Ганс смотрел, как она идет на кухню, не набросив на себя даже халат. О боги, какое замечательное зрелище! Потом Мигнариал вошла обратно, и это зрелище понравилось Гансу ничуть не меньше. «Джанит, — с горечью подумал он. — Какой же ты дурак, Ганс!»
Приподнявшись, Ганс взял одной рукой кружку, а другой обнял Мигнариал.
— Потише с ласками, милый. Кажется, ты хотел, чтобы я слушала тебя и думала о том, что ты говоришь.
— О… Так вот, я сказал им, как зовут меня и как называть меня за глаза. Мне кажется, они согласились с этим как-то чересчур легко. Потом я наорал на них якобы за то, что они относятся ко мне как к наемнику — и они отнеслись к этому точно так же легко. Марлл и Недомерок вообще не сказали ни слова. Малингаза разозлился, но Тьюварандис его успокоил и без возражений согласился со мной. Понимаешь.., еще в Санктуарии кое-кто пытался втянуть
меня в заговор, и тогда они действительно пользовались мной. Я был их орудием. И именно твоя мать предупредила меня об этом. — Ганс прервался, чтобы глотнуть пива. — Орудие — это то, чем ты пользуешься, когда в нем нуждаешься до тех пор, пока оно не сломается. А тогда ты просто выбрасываешь его. — Он подождал немного, но Мигнариал молчала. — Если ты уснула, я задушу тебя и скормлю котам.
— Я не сплю. Я думаю. Ты так много видел в жизни, Ганс! Так много испытал! Ты такой осторожный и недоверчивый, потому что должен был стать таким. А мне никогда ничего подобного не требовалось. В тот раз тебя использовали. В этот раз все может быть так же, а может быть иначе, но теперь ты знаешь достаточно и можешь наблюдать за ними. Поэтому ты так осторожен, и это хорошо. Теперь я лучше понимаю твою настороженность, милый, и отношусь к этому с уважением. Намного лучше, чем месяц назад, когда мы приехали сюда! Ганс посильнее прижал ее к себе и отпустил.
— Пять недель назад, — поправил он. Мигнариал потянулась и сказала:
— Ты прав! Мы уже можем считаться местными жителями! — Она помолчала, но Ганс ничего не ответил. — Если ты уснул, — пригрозила девушка, — я налью в твое ухо пива и позову Нотабля.
Ганс не выдержал и расхохотался. И конечно же, подавился пивом. Он кашлял так сильно, что свалился с кровати.
***Утром на полке по-прежнему лежало пять империалов; в списке на вощеной табличке не произошло никаких изменений. Ганс поведал Мигнариал свои планы на день. Он намеревался взять своего коня из стойла при «Зеленом Гусе» и съездить на Городской Холм. И объехать холм вокруг. Два раза.
Мигнариал взволнованно посмотрела на Ганса.
— Я хочу… — начала было она и умолкла. — Пожалуйста, милый, будь осторожен. Я люблю тебя.
Ганс кивнул и обнял ее.
— Я тоже люблю тебя. Мигни.
Час спустя он выехал за город и направил серого жеребца по дороге, карабкающейся на холм. Холм был очень красив с виду, но довольно крут, так что дорога изрядно петляла. Серый застоялся в конюшне, и теперь Гансу изо всех сил приходилось сдерживать его. Ганс быстро нашел нужный ему дом — это был внушительный особняк, стоящий посреди обширного сада. Ганс внимательно осмотрел сам дом, деревья и кусты, растущие в саду, клумбы и грядки с растениями, все выступы и окна — насколько он мог рассмотреть все это, не подъезжая близко. Конечно же, он не обошел вниманием и псов, и две пристройки с широкими окнами. Особенно достойна была рассмотрения гладкая каменная стена — она была девяти футов в высоту, а поверху усажена острыми кольями. Сидя верхом на коне, Ганс потянулся и коснулся пальцами верхнего края стены. Легко. Вдоль стены росло множество высоких старых деревьев, и более двух десятков протягивали свои толстые ветви над стеной. Просто. Все сделано для того, чтобы можно было легко проникнуть внутрь. Ганс заметил участок, где росла трава иного цвета, и постарался запомнить его расположение по отношению к дереву и зарослям вечнозеленого кустарника. На эту траву, пожалуй, не следует наступать — она может оказаться ловушкой.