Александр Зорич - Первый меч Бургундии
Они повздыхали так и этак, а потом решили идти с повинной к Жануарию. Это был единственный человек, который, как они справедливо полагали, во многом подобен Фатару и сможет им помочь.
Приют святой Бригитты казался покинутым. Сухая глина в воротах была истоптана десятками копыт, во дворе перешептывался с песком обрывок зеленого женского шарфа, нигде не было ни души.
"Жануарий! - что было мочи закричал Виктор. - Господин!"
Нет ответа.
"Я хочу пить", - сказала мать и они подошли к колодцу. Но деревянное ведро, отпущенное на всю длину громогласной цепи, вернулось наверх лишь с парой пригоршен праха.
"Колодец высох", - обескураженно развел руками Виктор.
"Полагаю, не без твоей помощи, - грустно вздохнула мать. - Ты ведь не станешь отрицать, что поведал Фатару то, о чём следовало бы молчать? Впрочем, что уж теперь..."
В этот момент в висках моей матери вновь застучали барабаны и настойчиво потянули её в танец. Но, в отличие от всех прошлых раз, она не до конца вошла в исступление и не забыла себя. Прошипев сквозь сцепленные зубы проклятие, она мертвой хваткой впилась в руку Виктора. Перед её глазами кружились лепестки маков, но сквозь них она смогла разглядеть приближающийся человеческий силуэт.
"Прости, Исидора. Это, надеюсь, твои последние муки. Прежде, чем лечить, я должен был испытать тяжесть твоих цепей", - услышала мать сквозь перезвон струн. Сразу же вслед за этим приторная музыка оборвалась и она, полностью обретя власть над собой, увидела Жануария со всей той же злосчастной шкатулкой в руках.
Моя мать и Виктор, не сговариваясь, упали на колени и молили его о прощении. Разумеется, Жануарий не отказал им в своей снисходительности, ведь всё теперь осталось в прошлом, а приют святой Бригитты был обречен не только малефициями Фатара, но и черной неблагодарностью Абенсеррахов, которые могли вернуться в любое мгновение.
Это они узнали чуть позже, когда сидели в патио и допивали бурдюк кислого молока, оставленный свитой Королевы перед отъездом. Да-да, Жануарий сказал им, что ещё вчера здесь была Королева, которая заезжала в гости по старой памяти. "Ну и как поживает её сын?" - спросила моя мать. "Лучше всех, - улыбнулся Жануарий. - Творит птиц, ссорится со шмелями, дружит с волшебным псом."
А потом Жануарий раздробил невидимую цепь, которой моя мать была скована с танцовщицей из слоновой кости. И, раздробив, сказал: "Ну вот, последнее стоящее исцеление. Теперь гожусь только на то, чтобы глотать шпаги по балаганам, да бааловых мух разгонять." Шкатулку он оставил моей матери на память, и они расстались навсегда."
ГЛАВА 12 5 ЯНВАРЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ
"Держу пари, что я ещё не умер"
О.МандельштамКогда фамильное серебро чернеет - позади некий исторический период, который был забит делами настолько, что ты даже не замечал, как оно чернело.
Снег почернел за одну ночь, будто дело было не в январе, а в марте. Вдруг (ох уж это "вдруг", в котором все катастрофы и все стоящие изобретения) вдруг стало так тепло, что Карла всё утро подмывало распустить войско.
Мнилось, что это не оттепель, а весна. Пехоте, похоже, пора возвращаться в свои деревни и приуготовлять там посевную и обрезку садов. Рыцари, наверное, рвутся в свои замки, потому что в их окрестностях скоро станет так живописно от первоцветов и клейкого зеленого газа на ветвях, что трудно будет простить себе и объяснить, почему ты не пришел посмотреть, как в твоём лене наступала весна. И даже меркантильный, зимний д'Эмбекур не смог полностью искоренить герцогский пацифизм, вслух зачитывая свои военные записки о том, как именно они проиграли вчера и как именно победят сегодня.
- Иначе и быть не может. Сегодня все козыри у нас. Англичане морозостойки, как пингвины. У них за ночь ни одного отмороженного, а вот у французов - третья часть кавалерии без пальцев на ногах, без ушей и без носов. Далее так. Тевтоны чуток отожрались и готовы продолжать. Их, понимаете ли, гибель гроссмейстера "сплотила общим горем". Дословно. Кстати, ими теперь командует герр Иоганн.
- Руденмейер?
Д'Эмбекур нырнул в свои записи и вскорости вынырнул впечатленным.
- Да, Руденмейер. Вижу, в том, что касается Ордена, я от Вас безнадежно отстаю.
"А в остальном, значит, опережаешь", - можно было бы подковырнуть его, но Карл эту возможность не востребовал. Его кисть размазала в воздухе знак бесконечности, что, верно, должно было означать "Не очень-то безнадежно!", и д'Эмбекур продолжал:
- Кондотьеры, как уже говорилось, дезертировали. Хоть их и оставалось всего-то около восьми сотен, но меня это обнадёживает. Честно говоря, от одного вида Пиччинино у меня внутри начинают падать пизанские башни.
- Знаешь, кстати, как меня за глаза называл двадцать с лишним лет назад Пиччинино? - ни с того ни с сего оживился Карл. Прелый воздух первой зимней оттепели определенно бодрил, но бодрил в каком-то странном ключе. - Называл "мальчик-весна". Каково? Душа поэта в теле воина. Типично скандинавский синтез.
Д'Эмбекур был в ужасе. Он попробовал улыбнуться, но получилось, что оскалился. Видимо, вальяжные мемуары Карла свалили ещё одну башню.
- А кто Вам это сказал? - поинтересовался он, чтобы не выглядеть деревянным.
- Донесли, - серьезно ответил Карл и отвернулся. Ему всё казалось, что, если присмотреться, то можно заметить, как именно раскисает и чернеет снег.
- Кстати о доносах, - собрался наконец д'Эмбекур. - Мне сегодня донесли, что моя жена в тягости.
На этот раз Карл среагировал быстро и недвусмысленно, как говорящие головы из энско-эмских разговорников.
- Что ж, поздравляю, мой друг. Буду крестным отцом твоему чаду, если не возражаешь.
- Для меня, для нас с Камиллой, это большая честь! - пролепетал д'Эмбекур.
Тем временем Карл заметил, что снег вокруг его правого сапога приобрел мышиный оттенок, затем сразу стал серым с фиолетовым отливом, потом темно-серым и наконец черным, как волосы Камиллы. Весна!
2Настроение было пасхальным. Карл был рассеян, как простительно только в семнадцать. Мир был цветным и зыбким. Была дымка, а солнце, которое иногда честят непобедимым, стояло достаточно высоко для того, чтобы от этого у многих, а не только у Карла, мозги сдвинулись набекрень.
Английские лучники взяли своих бургундских коллег на поруки, и слава Богу. Потому что если бы не это, ни одна бургундская стрела не попала бы в цель - даже малочувствительный Александр проявлял избыточную экзальтированность из-за всего того, что обозначается "погодой".
- Заряжай, блядь! - беззлобно, буднично командовал английский лейтенант по имени конечно же Джон.
