Стивен Бауер - Завет Кольца
Раскелл молча смотрел на тролля. Гарбо улыбнулся.
— Я рад, что ты не выстрелил, — сказал он. — Очень рад. Я не ошибся в тебе. — Он указал на озерцо. — Промой свои раны. Эта вода обладает целебной силой.
Раскелл нерешительно наклонился.
— А Хольм… — начал он, но, встретившись взглядом с Гарбо, тут же осекся.
— Не думай о нем, — тихо сказал хоббит. — Ты сделал то, что было в твоих силах. Ты ни в чем не виноват.
— Они убьют его, да? — спросил Раскелл.
Гарбо печально кивнул:
— Да. Он заслужил это. И знал, какое наказание его ждет. Он сам накликал свою судьбу. Ты сожалеешь?
Раскелл мгновение подумал и затем кивнул:
— Он тоже был человек. Несмотря ни на что.
— Человек? — Гарбо печально, с оттенком сострадания усмехнулся. — Нет, друг Раскелл. Такие, как он, это не люди. Это — бесы.
Тимоти Шталь
В духе Мастера, или Чудо-кузнецы
(перевод Е. Шушлебиной)
Дом, а скорее, лачуга, сначала совсем не бросался в глаза. Да и вообще его можно было заметить только тогда, когда точно знаешь, что ищешь. Он абсолютно сливался с мертвым лесом, вписывался в серебристо-серую или черно-теневую мешанину из гротескно изогнутых стволов и причудливо переплетающихся ветвей. Тусклый свет, пробивающийся сквозь деревья, и свинцово-серое небо дополняли общую картину, делая дом почти невидимым.
Всадник без головы тем не менее очень быстро нашел его, как будто еще мог видеть. Он слез с коня, грубо стащил вниз мальчика и направился к двери, да так уверенно, что мальчик удивился — правда, ровно настолько, насколько мог оторваться от своего основного занятия: он просто дрожал от страха. С того самого часа, когда незнакомец вытащил его из-под моста, где он собирался переночевать, уже два дня и две ночи, пока они скакали на лошади, ребенок не мог унять страх.
С какой целью Безголовый его схватил, было непонятно. Сам всадник не мог ему этого сказать; во время пути они не встретили ни одного живого существа, не сделали ни одного привала и не проезжали никаких дорожных указателей, по которым можно было бы судить, куда они направляются. Но мальчик с самого начала был уверен, что его не ждет ничего хорошего.
Лачуга, к двери которой тащил его всадник без головы, показалась ему крайне убогой. Только потом, постепенно, пришел он к совершенно другому мнению… Итак, она пряталась среди столетних деревьев, под безлиственными ветвями; крыша, крытая соломой, в середине провалилась, как будто была кем-то проедена или как будто время от времени на нее садился какой-нибудь великан, чтобы отдохнуть и окинуть взглядом голые кроны деревьев.
Окна по обе стороны двери выглядели так, будто их нарисовали черной краской на плоскости. Не было заметно ни малейшего движения, не было слышно ни звука: даже лошадь, стоявшая в десяти шагах от дома и искавшая на пыльной высохшей земле хотя бы пучок травы, перебирала копытами бесшумно.
Ноги мальчика двигались как бы сами собой. Вдруг он оглянулся на лошадь и рванулся от двери, но человек без головы успел крепко схватить его за шиворот, так что ребенок стал ловить ртом воздух, и… дыхание от страха совсем прервалось, когда он увидел дракона.
Казалось, что дракон высунул наружу между дверными стойками голову — темную, почти черную, однако можно было пересчитать все чешуйки, так отчетливо они выделялись. Глаза тоже были черными, взгляд суровым, и в душе мальчика все перевернулось.
Прошло время, прежде чем он сообразил, что это не живая голова. Сомнения окончательно рассеялись, когда всадник без головы взялся за продетое сквозь ноздри ржавое кольцо, приподнял его и ударил три раза. Глухой звук отозвался по ту и эту сторону двери.
Ребенок облегченно вздохнул: дольше он не мог бы выдержать этот взгляд. Бог свидетель, чудовище выглядело как настоящее! Правда, сам он никогда их не встречал, но был достаточно наслышан, чтобы представлять себе, как они выглядят. Кто бы ни вырезал из черного дерева эту голову дракона, делал он это явно с натуры живой или мертвой.
Мальчик опустил глаза и посмотрел на свои старые сапоги. Он был далеко не первым, кто их носил, и часто спрашивал себя, какие приключения они успели повидать. Над решением таких загадок он мог биться бесконечно долго, придумывая разные истории; собственно говоря, большую часть своей короткой жизни он и провел в подобных размышлениях. «Ну вот, — думал он с тяжелым сердцем, — тут уж никуда не деться. А что там, за дверью? Вряд ли что-нибудь хорошее, скорее то, что бывает в кошмарах».
Взгляд его остановился на жухлой траве, которая росла под ногами. На минуту он растерялся, сам не зная почему. Потом понял: трава росла прямо перед дверью лачуги. Если бы люди входили и выходили, то она давно была бы вытоптана. К двери должна была бы вести тропинка. Видимо, здесь бывали очень редко…
Конечно, мальчик заметил бы еще много странного, если бы от мыслей его не отвлек голос. Подняв голову, он снова увидел дракона, который, теперь и в самом деле говорил.
— Чего вы хотите? — начал было дракон, но остановился. Его мрачный взгляд уперся во всадника; если бы у того была голова, они могли бы посмотреть друг другу в глаза. Дракон сморщил широкий нос, и кольцо качнулось туда-сюда. Ржавчина посыпалась на землю, как темный снег. — А, я уже вижу, — сказал он и кивнул. Дверь скрипнула и затрещала. — А что вы можете предложить взамен?
Всадник крепче ухватил ребенка за шиворот и приподнял над землей. Голова дракона немного опустилась, посмотрела на мальчика и опять сморщила нос. Мальчик вдруг почувствовал, как будто его ощупывали.
— Гм, неплохо! — через некоторое время сказал дракон. — Мне, в самом деле, нужен кто-нибудь, кто будет мне помогать… Ладно, входите. Посмотрю, что можно для вас сделать.
Веки опустились, голова неподвижно застыла, однако дверь открылась. За порогом была крошечная прихожая, которая буквально через два шага упиралась в темную стену.
И именно там стоял старик.
Мальчик опять почувствовал облегчение. По крайней мере, это не была старая ведьма, о чем он уже подумывал; на злого колдуна старик тоже не походил, во всяком случае, так как принято их себе представлять. На нем не было длинного плаща и остроконечного колпака, у него не было свалявшейся бороды, да и взгляд был не особенно мрачным. На старике была обычная, сильно поношенная одежда: локти на грубой куртке протерлись и были штопаны-перештопаны, из-под кожаного фартука выглядывали штаны с заплатками. Он стоял ссутулившись; лицо казалось очень усталым, хотя в глубине глаз притаилась искорка. Искорка эта не внушала мальчику страха. Он иногда видел такую искорку в глазах старых людей; она хранилась как сокровище, которое достают на свет только тогда, когда вспоминают о былых временах или о самых прекрасных и волнующих минутах жизни. Этот свет поднимается из глубины души и заставляет гореть глаза.
