Виктория Угрюмова - Двойник для шута
— Разумный довод, — согласился Сивард. — Полный погром — признак, что ничего не нашли.
— Зато мы нашли кое-что интересное.
Крыс-и-Мыш перевели взгляд на Камиллороя: тот сидел, открыв рот и затаив дыхание — участвовать в следствии ему явно нравилось.
— Джой ан-Ноэллин был богатым человеком и вино для себя и своей команды покупал самое лучшее, дорогое и в дорогих сосудах. Их никто не выбрасывал, маркиз. Пустые склянки так и лежат в трюме, в отдельном ящике. И целые стоят. Перед этим путешествием он купил три ящика вина — мы уже наводили справки. Три ящика по десять бутылок.
— Не много, — ввернул Камилл.
— Джой не любил, когда в море пили, — пояснил Сивард непринужденно. — Для этого команде давали специальные дни, но особо пристрастившихся к крепким напиткам на «Летуху» не пускали — работа ювелирная, и питухи ему были не нужны.
— Именно, — продолжил Крыс. — Мы посчитали. На ладье сейчас есть семнадцать пустых склянок и двенадцать полных. Итого двадцать девять. Тридцатая куда-то исчезла загадочным и таинственным образом, а одна из свечей в каюте капитана почти полностью сгорела.
— А это что доказывает? — изумился капитан Нарриньерри.
— Обычно в подсвечниках свечи сгорают равномерно, — пояснил Мыш терпеливо. — И в каюте Джоя две полусгоревшие свечи стоят там, где им и положено. А вот крохотный огарок валяется между столом и стенкой, его никто не заметил. Свечу израсходовали не на освещение, в этом я уверен.
— Уф-ф-ф, — только и нашел сил сказать капитан.
Но Мыш полез в какую-то коробку и выудил оттуда неравномерно оплавленный огарок с прицепленной к нему биркой.
— Вот, — протянул его Сиварду. — Глядите, маркиз.
Тот повертел в руках остатки дорогой свечки зеленого воска и кивнул задумчиво:
— Все верно, Крыс-и Мыш, все сходится.
— Да что сходится-то? — возмутился Камилл.
— Капитаном был — капитаном и останешься, — вздохнул Сивард. — Гляди, как оплавлена. Так держат, когда запечатывают письмо. Только для письма столько воска не нужно. Таким количеством пробки заливают.
— Может, он огарком запечатывал? — не сдавался капитан.
— Такой богач, как Джой, не стал бы специально доставать огарок, чтобы запечатать конверт или свиток, он бы просто вынул свечу из подсвечника. Значит, это он целехонькую свечку довел до такого вот состояния. Крепко заливал, выходит, чтобы не отсырело. Думаете, выбросил в море посудину? — глянул в сторону Крыс-и-Мыша.
— Другого выхода у него не было, — сказал Крыс. — Команда вся на месте, никто с ладьи не уходил, лодки-долбленки на месте, как и полагается на судах такого рода. Стало быть, он вышвырнул запечатанный сосуд наугад.
— Теперь уж и не найдешь, — протянул Камиллорой. — Разве что случайно, лет этак через двадцать. Ну, обычно так случается, нечего на меня глядеть как на заговорщика!
— А теперь случится иначе, — внушительно молвил Сивард. — Искать сосуд будет твой корабль, Камилл. И еще два пошлю. Погода эти дни была идеальная: что твой котенок, никакой непогоды. А вот где они могли выбросить это послание…
— Тут как раз нет ничего сложного, — сказал Мыш, разворачивая на столе поверх всех предметов огромную карту. — Мы ведь исходим из допущения, что Джой — пусть покоится в мире — вез на корабле тех, кого мы уже ищем.
Одноглазый скроил гримасу, призванную выразить его одобрение проявленной осторожности. Не то чтобы они не доверяли Камиллорою, но секреты ведомства разглашению не подлежат.
— И если это так, то нам нужно соединить две точки на карте: вот эту — устье Алоя, — и вот эту — здесь мы нашли «Летуху». Джой наверняка двигался по кратчайшей прямой, маркиз только что отметил, что погода была идеальная и сворачивать с курса не было никакой необходимости, да и не успел бы он иначе сюда попасть… Короче, вот на этом участке ему бы удалось написать письмо и выбросить его за борт.
— А почему? — заинтересовался капитан. — Он же мог написать его и в порту, и возле устья, и по дороге. Почему вы отметили только этот крохотный отрезочек?
— Очень просто. Если бы писал в порту или возле устья Алоя, то отправил бы на берег своего человека — значит, находился слишком далеко, чтобы так поступить. Пользовался свечами, значит, писал ночью. А убили их всех уже возле берега: не смогли бы убийцы Терея вдвоем управлять такой большой ладьей — это даже им не под силу, да и смысла не было никакого нанимать судно с командой, чтобы перебить всех в открытом море.
— И рисковать с таким отчаянным и удачливым человеком, как Джой, — согласился одноглазый. — Что ж, Крыс-и-Мыш, все верно. А теперь давайте выпьем за светлую память большого мошенника, веселого храбреца и одного из самых порядочных и благородных наших противников — его светлость князя Джоя ан-Ноэллина, да будет земля ему пухом. Куда вы тело отправили?
— В Янтарную базилику, чтобы похороны были как у людей, — сказал Джералдин, бесшумно появляясь на пороге. — Я что-то сделал не так?
— Конечно, так. Иди выпей, — приказал Сивард. — Спасибо, сынок.
Аббон Флерийский не особенно удивился, когда Сивард вновь навестил его: он давно уже ждал визита одноглазого и, пожалуй, даже начал удивляться его долготерпению.
Светало, и дворец был погружен в сладкую полудрему, нарушаемую изредка неровными шагами сонных еще слуг да тихими голосами поваров, идущих на кухню. Сама птицы пели нестройно и как-то лениво. Солнце еще не встало, и в воздухе были разлиты сырость и прохлада, заставлявшие поеживаться и мечтать о теплой и уютной постели. Всему Великому Роану было доподлинно известно, что встать в такую рань для начальника Тайной службы равносильно героическому и беспримерному подвигу.
— И не предлагай мне свое ядовитое пойло, — заявил с порога Сивард, видя, что маг подходит к перегонному кубу.
Он кутался в желтый плащ, своим ярким цветом возмещавший отсутствие дневного светила, и был похож на нахохленную несчастную птицу. Но единственный глаз его был широко раскрыт и сверкал свирепо и решительно. А это всегда грозило окружающим дополнительными сложностями.
— Ну-ну, не бушуй, — примирительно пробормотал Аббон. Он был слишком старым, слишком мудрым и видавшим виды, чтобы не знать, зачем притащился к нему одноглазый ни свет ни заря, какие вопросы его мучают. А вот как на них ответить, на эти вполне, кстати, естественные вопросы, Аббон, пожалуй что, и не знал.
Сивард устроился в самом темном углу комнаты, на сундуке, куда забирался в тех редких случаях, когда чувствовал себя неуверенно. Помолчал. Вздохнул тяжко:
— Сиротливый я какой-то, неприкаянный. Заброшенный. Старею, наверное.
