Виталий Каплан - Масть
– Что-нибудь понимаешь? – спросил я Алёшку.
– Ехать нам пора, Андрей Галактионович, – помолчав, отозвался тот. – Возвращаться в Давыдово, там переночевать, а с утра в обратный путь. Порученное дело мы с вами завалили, засим ничто более тут нас не держит. А представляете, как в Твери все подивятся? Тёмный да Светлый мастью поменялись!
Вместо ответа я поднял со стола кожаный мешочек, прижимавший послание Отшельника. Распустил тесьму, вывалил всё на стол. Все наши артефакты, столь коварно украденные бабой Катей. Потом потянул свою послушную тень, нырнул в Сумрак. Исчезли цвета и запахи, в остальном же ничего не поменялось.
Попробуй и ты, – сказал я Тихой Связью, и Алёшка присоединился ко мне.
А слабо на второй слой? – спросил он, и мы одновременно погрузились глубже. Здесь, на втором, стало темнее, и воздух показался спёртым, будто в сыром подвале. Но держаться выходило не в пример проще, нежели раньше.
Может, на третий? – предложил я, и мы наведались и туда. Вот это уже было посложнее, тут уже пришлось бороться с выталкивающей силой – точно на дне реки.
Всё, хватит, возвращаемся, – распорядился Алёшка, и я решил последовать его словам. – Вы поняли, Андрей Галактионович, какой нам Дедушка подарочек подкинул? – спросил он уже обычной речью. – Он нам мало что масть поменял, но и ранги подтянул. У вас теперь второй, у меня, должно быть, первый.
Я молча кивнул. Всё было ясно. А ведь наверняка то же повышение ранга случилось и с бабой Катей… и там скачок мог оказаться куда мощнее. Вот потому-то и «честные глаза» не помогли мне убедительно ей солгать, и артефакты наши сумела она присвоить незаметно для нас.
– Как же нам теперь жить, Алёшка? – риторически вопросил я. – Как мне быть Светлым? И как тебе быть Тёмным? Неужто теперь на другое повернутся наши мысли?
– Не хотелось бы мне того, – согласился он. – Ведь коли масть определяет суть, то и выходит, что теперь я – это вовсе даже и не я, а другой какой-то человек… ну, то есть Иной. А вы уже не вы, а просто кто-то с таким именем. И где же тогда мы?
– Пока что в себе изменений не замечаю, – задумался я вслух. – Не тянет меня всех спасать и любить, всем носы вытирать и за общее благо в лепёшку расшибаться.
– Ну, так вы и раньше злодейств особо не творили, – помолчав, заметил Алёшка. – А что по службе приходилось, то оно и не в радость вам было. И меня пока злодейства к себе не влекут, и кого любил, тех вроде и люблю по-прежнему.
– Может, это пока, – предположил я. – А кто знает, что с нами станется через день, через неделю, через месяц?
* * *
За две недели ничего не изменилось. Мы решили особо не спешить и обратный путь избрали подлиннее. Долгая дорога – лучший способ разобраться в себе, а поскольку теперь можно было не экономить магию, то и тяготы дорожные нас не одолевали. Могли мы ехать не по тракту, а по снежной целине, могли обогревать себя и коней заклятьем «Чёрная шаль», могли от рассвета до заката делать не то что семьдесят, но и все сто вёрст. Однако же коли представлялась возможность остановиться на ночлег, а то и на днёвку в каком-нибудь селе – мы ею не пренебрегали. В Белозерск уговорились не возвращаться, сделать крюк – не хотелось мне сейчас видеть майора Бортникова, и Пустошку тоже миновали стороной – а то пришлось бы ещё объяснять дядьке Филиппу, отчего я до архангельской своей невесты не доехал. Да, можно было бы навешать ему любую лапшу на уши, но отчего-то казалось мне сие постыдным.
В дороге мы с Алёшкой почти и не разговаривали. В тот первый день, конечно, рассказали друг другу услышанное от Отшельника, но и я кое-что от мальчишки утаил, и тот наверняка не во всём мне сознался. Вот интересно, уловил ли он, как всего меня сковало страхом, едва начал он излагать, каким макаром Дедушка ударил его по мозгам. Ведь будь я Отшельником – непременно поведал бы ему правду о Даше, в картинках бы всё показал. И мне оставалось бы только сидеть, закаменев, слушать, не показывая боли, а потом… Что было бы потом? Честный поединок двух магов? Кто кого развеет по Сумраку, от кого полетят клочки по слоям? Не обольщался я насчёт своей победы: хоть и опыта у меня побольше на полтора года, зато по силе он превосходит как минимум на ранг. К тому же мне доселе ни разу ещё не пришлось сражаться в магическом поединке, я только со слов Александра Кузьмича знал, как это делается. Хотя и тому не помогли те познания, смял его Харальд, как медведь лайку… А кроме того… Знал я, знал в самой потаённой своей глубине, что коли уж случится поединок с Алёшкой, не стану его уничтожать, даже спасая собственную жизнь. Не поднимется рука… ни телесная, ни силовая.
Но ничего про Дашу Алёшка мне не сказал. Зато про волков-оборотней, полакомившихся его родителями, сообщил в подробностях. Отшельник ему и имена Петра Ивановича с Ефимкой открыл. Представляю, что ждёт в недолгом времени бывших моих соратников по Дозору.
Бывших. Потому что какой, к свиньям, Дневной Дозор может быть для меня, Светлого? Ведь всех наших стошнит от меня, точно упыря от чеснока. Всех – включая и дядюшку.
Но не идти же мне под крепкую руку Виктории Евгеньевны! Хоть и одной мы теперь масти, а с души воротит! Переметнуться на чужую сторону, преследовать бывших своих… пусть не друзей и даже не приятелей, но всё равно своих… Нет, благодарю покорно!
А значит, ни в какой Дозор мне соваться не след, буду жить партикулярным образом. Из Тайной экспедиции дядюшка меня, ясное дело, веником погонит, ни к чему теперь мне жалованье выплачивать… но не помру же с голоду. Домик есть, по бумагам он мой, не отберут ни те, ни эти. Из Чернополья оброк присылают, рублей двести в год выходит, ну и припасами чуть-чуть. Много ли мне надо? С голоду мы с Алёшкой не помрём.
Мы с Алёшкой… А ведь ещё бабушка надвое сказала, останется ли он теперь со мной. Всё ведь так переменилось! Хотя с другой стороны, а куда ему деваться? Графиня его точно так же турнёт, как и меня его сиятельство граф Иван Саввич. И плевать ей, что парень по-прежнему хочет ходить в журавинскую школу, дружить с Костей. Что же до Кости, то этот образцовый Светлый, уверен, первым отвернётся от Алёшки.
А ведь скоро… Уже завтра. Завтра, выехав засветло, к обеду окажемся мы в Твери, где придётся дать отчёт графу Ивану Саввичу, то бишь дяде Янику. Ох, дядюшка, единственный мой оставшийся на этом свете родственник! И что теперь? На поединок его вызывать за гнусный обман? А ведь улыбнётся и скажет, что то исключительно для моего блага было – не прозябать же любимому внучатому племяннику в человеческом естестве, надо его Иным делать, и уж, разумеется, не Светлым – ибо Тёмному живётся не в пример счастливее. Ну а что сквозь душевную боль провести пришлось – так это неизбежно. Это как горькая пилюля, как острый, но спасительный скальпель врача, как воспитующая розга учителя…
