Оксана Демченко - Безупречный враг
— Все равно в замок пустить, накормить и обогреть. — В певучем голосе Элиис, изменившемся, но узнаваемом, слышалась упрямая обида. Еще бы! Ее, хозяйку, не желают слушать. — Вы видите, человеку плохо!
— Как прикажете, — нехотя отозвался старший разъезда. — Эй, поклонись доброй госпоже и двигай ногами. Можешь за стремя держаться. Лодку отведут в ближайшую заводь, не оглядывайся.
— Шторм близок, — забеспокоился Юго.
— Молчи и топай, — зло склонился с седла страж. — У нас такое творится… Теперь никто не знает погоду, кроме госпожи. Понял? Вот и прикуси язык. Она как раз поутру гуляла на стене и указала, что шторма вовсе не будет.
Юго закивал, поблагодарил за вразумление и пошел к замку, заинтересованно изучая место, на несколько недель ставшее домом сирина. Замок Гравр был величественным, он воплощал собой подлинное представление о княжеском родовом гнезде. Стены из дикого камня имели значительную высоту, были укреплены башнями так, что просматривался всякий подступ. Холм и скальное основание добавляли роста и силы укреплениям, вторая линия стен была заметна за первой и образовывала сам замок, довольно мрачное на фоне зимнего неба сооружение в несколько ярусов. Ров под стенами наполняла черная ледяная вода, покрытая глянцем льда. Луга на склонах все до единого были старательно и ровно выкошены, рощи имели опрятный вид и скорее уж напоминали парки. Юго заподозрил, что все деревья усердно обрезают: не могут они сами по себе расти такими правильными шариками крон. Ухоженность огромного сооружения вызывала уважение к его хозяину и полностью выдавала состоятельность князя Мироша. Каждый камень стен на своем месте, ни единой щели или трещинки. Все крыши — из дорогой и долговечной меди, даже на пристройках и помещениях слуг. На стенах несут службу дозоры. Ворота ходят без малейшего скрипа.
Миновав подъемный мост, Юго остался доволен и видом смазанных цепей без ржавчины. Дорожки тщательно спланированного парка в ограде стен оказались безупречно вычищены от снега и льда. Во всем замечались порядок, рачительность и достаток. Одежда стражи не вычурная, но удобная и исключительно теплая. Сбруя новая, оружие личное, не по общему заказу сделанное, не из дешевой лавки случайного купца.
Юго чуть усмехнулся: даже обидно, что Элиис не станет хозяйкой столь добротного, основательного дома. Впрочем, с первого взгляда видно: ей здесь неуютно. С верховыми сирин ругалась не как хозяйка, и слушали ее снисходительно и без рвения. Добившись своего, Элиис ушла вдоль берега, не оборачиваясь. Маленькая, замерзшая, с жалко сгорбленными плечами. Одна. Ни подруг при ней, ни даже доверенных служанок.
Исполняя волю Элиис, чужака отвели в общую комнату для слуг. Разрешили греться и сушить вещи в пристройке к основному замку, выделили кладовку для переодевания и указали место на лавке в «черной» кухне, не на хозяйский стол работающей. Юго отогрелся, опытным глазом высмотрел пару хорошеньких болтливых служанок и вызвался помочь: печь почистить, ножи наточить, воды наносить. Работа всегда найдется, особенно если есть кому ее уступить. Благодарные девушки, хихикая и подмигивая рыбаку, который, переодевшись в сухое, оказался молодым и веселым парнем, охотно делились сплетнями и байками. Да, хозяйка у них с большой чудью. Язык знает плоховато, читать-писать и вовсе не умеет. Болеет часто, холода боится. Камин в ее покоях топится так, что кованая решетка раскаляется аж до малинового свечения.
— Все вы с чудью, было бы с кем почудить. А что князь? — Юго ловко ущипнул за бочок рыженькую хохотушку. — Небось ему-то жарко.
— Почем я знаю, — рассмеялась та, подливая в кружку горячего молока. — Уж две недели нет его. Приехал, сказывал — надолго. Эта, полюбовница его, обрадовалась, смеялась, песни вечерком пела на нездешнем языке. Щебетала птичкой. А утром он сгинул, даже не разбудил ее, чтобы попрощаться. Наверное, упрел в жаре и сбежал.
— Тебе будто дров жалко. — Рыбак приобнял служанку: — Посиди, не бегай. Я и в море не застыл, и жары не побоюсь.
— Ой, прямо герой, все вы такие, сегодня тут, а завтрева и не прощаетесь, — запела девушка, усердно хлопая ресницами. — Не для нашего замка эта птица. Ей тут все не в радость. А хозяина повадку мы уж знаем, раз уехали они, значит, не по сердцу. Оно и понятно: тощая, как прутик. Кашляет, еле ноги таскает. Ни стати, ни норова. Опять же, с головой у нее неладно. Что ни день, к морю бежит. — Служанка нагнулась ближе и шепнула в самое ухо: — По воде ходит, со стен видать. А сапожки-то сухие!
— Да ну! — поразился Юго, толкая опустевшую кружку к ковшику с молоком.
— Ну, да ну… Нам строго заказано говорить о ней, — спохватилась служанка. — Побегу, заболталась я. Больно ты ловок выспрашивать!
Юго проводил взглядом свою новую знакомую. Налил еще молока, добавил меда, отрезал крупный ломоть темного грубого хлеба с отрубями и стал жевать, задумчиво глядя в огонь большого очага. Последние сомнения в том, что Элиис надо спасать, рассеялись. Теперь вполне определенно видно, что Авэи не обманула: нет здесь для сирина ни счастья, ни даже самой жизни. Прекрасный белокаменный замок стал для дочери Сиирэл очередной клеткой. Обещание свободы, дарованное побегом и новой родиной, не сбылось.
По ступеням винтовой лестницы прошуршали легкие шаги. Юго обернулся и увидел свою повзрослевшую подругу совсем рядом. Сирин стояла в дверях кухни, удивленно рассматривая бедные столы, колченогие стулья, слабый огонь, синий от холода и бледный в сравнении с ее камином, копоть сводов потолка… и молодого плечистого оримэо, улыбающегося ей. Смутно и неуловимо знакомого, и если толком вглядеться… Элиис смотрела, моргала, хмурилась, отгоняя напрасные надежды. Но человек никуда не пропадал, и с каждым мгновением делалось все спокойнее: это точно он, друг детства, невозможный здесь и все же настоящий Юго. С кем его можно перепутать, даже так сильно и удачно повзрослевшего? Элиис шагнула к лавке, без слов опустилась на краешек и надолго замерла в неподвижности.
На длинных темных ресницах постепенно накопились слезинки. Губы пытались улыбнуться и жалко дрожали. «Ей и теперь холодно», — с болью отметил Юго. Лицо узкое, серое из-за затянувшегося нездоровья и утраты загара. Под глазами темные круги. Щеки впалые, руки так тонки, что глянуть страшно. И радоваться Элиис разучилась…
Вбежала незнакомая служанка, охнула, увидев хозяйку тут, в неурочном месте. Присмотрелась, с испугом всплеснула руками: сидит еле-еле, к стенке привалилась, возле губ копится опасная желтизна. Юго и сам приметил, что его Элиис делается все хуже. Того и гляди потеряет сознание.
