Павел Торопов - Каменный меч
Один взгляд. Взгляд Множества.
— Мне… — из-за плеча Сергея раздался глухой, затравленный голос Руда — …Мне нужно время… Вам нужно… Не знаю… Я не знаю…
— Всё в порядке, Руд. — Сергей опять закрыл глаза. Плевать он хотел на все взгляды. Ему не нужно было смотреть. Теперь — не нужно. — Делай, что должен. Мурт, Гнариус — держитесь ближе ко мне.
Руд опустился на колени и что-то зашептал. И, будто волшебник своим движением дал сигнал, даол-уразод сорвались со своих мест.
Сергей чувствовал их. Всех. Чувствовал, не слишком углубляясь. Не больше, чем было необходимо, чтобы обозначить цель перед растениями.
И это было хорошо. Не так, как тогда, два месяца назад, бесчисленные эпохи назад, на самой заповедной опушке Леса. Когда мысли и чувства никому не известной расы вливались в Сергея ничем не сдерживаемым потоком. Когда Сергей лишь наблюдал, как растения вокруг душили, резали, разрывали плоть и дробили кости. Нет. Теперь Сергей всё решал сам. Это было хорошо. Он был счастлив.
И растения вокруг душили. Резали. Разрывали плоть и дробили кости. Это был великий вихрь смерти. Великий танец совершенства и целесообразности. Руд не говорил, нужна ли для его ритуала жертва. Но если вдруг она была нужна, то в тот момент она неминуемо была принесена — ни один ритуал не мог требовать большего.
Растения собирали жатву. Растения собирали жнецов. Это было хорошо.
Но и жнецы не пришли с пустыми руками.
— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
Крик, свитый из Множества, прозвучал. Множества голосов. Множества сил. Множества чувств. Множества мук.
И растения погибли. Рассыпались сухой трухой.
Против ожиданий, Сергей не почувствовал ничего, похожего на боль. Лишь лёгкость, глухой шелест и мимолётные касания, как бывает, когда идешь сквозь массив засохшей листвы.
Он понял всё. Сразу. И, посмотрев на Мурта и Гнариуса, покачал головой, извиняясь.
Они ободряюще улыбнулись в ответ. И достали оружие. Мурт — серебристый хлыст и сверкнувший синевой кинжал. Гнариус — отполированную до блеска палочку из тёмного дерева.
Сергей тоже улыбнулся и вытянул из ножен меч. Оглядел слегка изогнутое лезвие, украшенное орнаментом из рук, держащих друг друга за запястья. Любовно погладил своё оружие. В последний раз.
Они были подлинными героями. И совершили невозможное. Продержались почти двадцать секунд.
Глава 17
Сначала он читал заклинания. Отработанные, отточенные, виртуозно скомпонованные. Он не давал себе паниковать. Не давал отчаиваться. Дисциплина, выпестованная десятками лет истового служения, будто стальной бронёй оградила его мироощущение от окружающей опасности и позволила сосредоточиться на главном.
Он мог бы гордиться собой. Он и гордился, насколько это было возможно при предельной концентрации. Никогда ещё его словесные формулы не были так точны, а эмоции и ощущения — так совершенны.
Как музыкант в состоянии абсолютного вдохновения, он упивался тем, как естественно протекал процесс сотворения чего-то сложнейшего и прекраснейшего. Он упивался собственной магией.
И, наверное, поэтому не сразу заметил главное. Всё его волшебство получалось сколь могучим и совершенным, столь и бессмысленным. Бесплодным. Почти издевательски растворялось в пустоте, будто никогда и не было сотворено. В пустоте ужасной, непоколебимой, непредставимо равнодушной. В пустоте, рядом с которой не только действие, но даже сама мысль, само желание изменить что-то, казались постыдно неуместными, нелепыми.
Сначала, окрылённый своим вдохновением, он отрицал это, отгонял, как назойливую муху. Но наступил момент, когда отрицать стало невозможно.
И тогда он впал в шок. Он думал, что был готов ко всему. Но как можно было приготовиться к такому — не к трудностям, не к борьбе, а к абсолютной, безликой и бесплодной пустоте, самой своей сутью поглощающей страсть, желание, готовность? Не противостоящей его магии, а лишь равнодушно обтекающей её, не обращающей никакого внимания?
Он застыл. И мир вокруг стал меняться. Из высших, потусторонних форм и слоёв, он становился обычным. Холодным камнем под коленями. Холодным пещерным воздухом.
Его концентрация ушла. Ошеломлённый, опустошённый, он сидел на камне, как мог бы сидеть любой другой.
Вокруг царствовала опасность. И сонмы монстров несли смерть. Но он не замечал этого. Он был предан тем, на что положил всю жизнь. Своей магией.
С осознанием этого пришла ярость. Разрывающая, удушающая. В исступлении, он закричал. Завопил, как последний дикарь, и начал бить кулаками скалу, разбивая кожу, мясо и кости.
«Вввыы…. Вы!!!!!!!!!!!!!!! Вы… смеете?… Или смеётесь?…»
Мысли были рваными, неоформленными, и таким же рваным криком превращались в такие же рваные слова.
«Вввыы…. Вы!!!!!!!!!!!!!!! Ничтожества! Жалкие ничтожества! Отворачиваетесь от моей магии, делаете вид, что её не существует! Великие, бесстрастные, недостижимые, недоступные!»
Руд кричал. Колотил по скале, разбивая кулаки. И не замечал ничего вокруг. Не замечал, как погибали его друзья. Не замечал, что остался абсолютно один.
Не замечал, что даол-уразод, ринувшиеся на него, совершенно беззащитного, с воплями отскочили обратно. Что потом они начали умирать, бешено, изо всех сил пытаясь пробить неведомо откуда взявшийся, непроницаемый, незримый барьер.
Руд не видел этого.
Руд кричал.
«Вввыы…. Вы!!!!!!!!!!!!!!! Недостижимые, недоступные — как же! Вы… мелкие… мелочные!!!! Испуганный, отчаявшийся народ украл какие-то камешки… да даже не украл, подумаешь, снял и перенёс на пару-тройку лиг к востоку!.. И что?! Что??!! Они должны умереть?! Сдохнуть?! Все, разом?! Разорванные, осквернённые наимерзейшими монстрами?! И только потому, что вы… ОБИДЕЛИСЬ. Из-за своих камешков — обиделись! Как дети, у которых отняли игрушки! Да, вот вы кто! Вы — дети! Безмозглые сосунки! Вы орёте, прыгаете и показываете пальцами! Вам плевать на всё, кроме ваших игрушек! Кроме своей обиды! Вы даже не можете подумать, чтобы простить…»
А ты?
Это не было словами — лишь голым смыслом, информацией, лишённой формы и звучания. Однако, при этом наполненной ярким, однозначным… чистым содержанием. Содержанием, которое нельзя было не воспринять. Нельзя не понять.
«…простить… Что?! Что? Откуда… откуда это? Кто это?… Кто…»
А ты? Ты?
«Что… Кто… Что я? Что — я?!»
Ты простил их?
«Я… Что?? Простил их?.. Я… Что это значит?.. Что это значит?! Я никогда не осуждал их! Не осуждал… Я понимал… угрозу… необходимость…»
Ты отринул из-за этого путь своего народа? Ты поступил бы на месте тех, первых, по-другому?
