Максим Далин - Лестница из терновника-3. Прогрессоры
Он отдал поклон и вышел за Шису походкой рассеянного ребёнка, а Бэру, слизывая кровь с губы, остался думать.
***
Запись N148-03; Нги-Унг-Лян, Лянчин, Чангран.
Чангран горит. Чёрный чадный дым заволок горизонт, встаёт над городской стеной грибовидной атомной тенью. Синяя Цитадель ощетинилась ракетным комплексом - и я отчётливо вижу, как ракеты наводят в сторону нашего походного госпиталя, нескольких стандартных палаток из брезента цвета хаки, с красными крестами. Меня трясёт от ужаса и беспомощности. Анну смотрит в бинокль в сторону Дворца, откуда, пыля, идёт колонна БТРов. Юу говорит: "Не прикидывайся, Ник. Ты прекрасно знаешь, что нам нужны молнии, которыми вы, полубоги, располагаете. Трусишь, да? В тылу отсидеться хочешь?" Ар-Нель, неожиданно роскошный, в расшитом кафтане по щиколотку, с длинными серьгами в ушах, увешанный ожерельями и браслетами, как дома, крутит в пальцах веточку цветущего миндаля и говорит, презрительно воздев глаза и обращаясь к потемневшим небесам: "Ах, драгоценный Л-Та, вы же знаете, что Кодекс Этнографического Общества предписывает милейшему Вассалу Нику позицию полного невмешательства ни во что! Какие молнии, оэ! Нет у землян молний. Спутники с ядерными зарядами на орбите, вероятно, есть, но бластеров у них тут нет, я вас уверяю..."
Кто-то гладит меня по щеке - и я словно с высоты падаю.
Небо начинает светлеть - прозрачный предрассветный полумрак. Прохладно. Отчаянно несёт гарью. Тело ломит, особенно шея - я, оказывается, лежу на полупустом мешке с зёрнами "кукурузы", ласково обнимая обломки ящика. Рядом со мной - Марина и Ри-Ё, в одежде, перемазанной копотью, с осунувшимися усталыми лицами.
- Я что, спал, что ли? - глупо спрашиваю я, ощущая прилив бесконечного счастья.
Марина улыбается, кивает. Ри-Ё говорит, протягивая расписную глинянную чашку с надбитым краем:
- Учитель, хотите сяшми? Надо просыпаться, простите меня. Господин Анну говорит - скоро будет бой.
Только сяшми мне сейчас не хватало... Я тру глаза, Ри-Ё отставляет чашку, придвигает миску и берёт кувшин с водой. Я умываюсь и постепенно начинаю соображать.
Почти все мои пациенты спят. Раненых больше, чем мне казалось; когда мы успели всем помочь - не постигаю... Волки притащили сюда, к базарному трактиру, тюфяки из тюфячной лавки и какое-то тряпьё разной степени ценности - госпиталь выглядит, как лагерь беженцев. Кирри по третьему кругу замораживает ожоги и колет обезболивающее нашим обгоревшим; среди них - и тот самый дворцовый волчара, с которым мы сцепились ночью. Он притих, устал от боли и больше не отказывается от помощи. Соотечественники Кирри спят в куче, как котята, сложив друг на друга руки-ноги. Подруга-трофей дремлет на коленях у Юу, сцепив руки у него на пояснице. На ней - чистая рубаха, её ноги прикрыты вышитой занавеской, Юу гладит её по плечу и смотрит с болезненной нежностью, которой, казалось бы, на войне совсем не место. Да этой парочке вообще здесь не место! И Элсу, спящему тяжёлым сном лихорадящего рядом со своей бессменной телохранительницей Кору - тоже! Интересно, здесь у нас тыл?
И надолго ли?
- А где Анну? - спрашиваю я.
- Расставляет своих людей, - говорит Марина. - Эткуру и Ви-Э с ним. Ему нужны все; видишь, оставил тут только раненых и северян. Боится за послов... впрочем, Дин-Ли с ним. Я сама задержалась только потому, что за вас как-то неуютно. Мы в самом центре событий. Трудно быть уверенной в чём бы то ни было... Хочешь поесть?
Я не уверен, но киваю. Марина разворачивает кусок полотна, вытаскивает пару лепёшек, пахнущих гарью, и сильно пахнущую гарью копчёную козью ногу. Ри-Ё разливает в разнокалиберные чашки сяшми из вместительного и очень изящного чайника тёмной глины, с прихотливым рельефным орнаментом в виде цветочных гирлянд. Сяшми тоже отдаёт гарью - что делает благородный напиток уж совсем нестерпимой гадостью. Подходит Кирри, присаживается на корточки и отрезает кусочек мяса стеклянным ножом. Ри-Ё подаёт очередную чашку сяшми Юу, тот выпивает залпом. Просыпается лянчинка, облизывает губы - мы даём ей воды со стимулятором, она жадно пьёт. Я смотрю на неё: метаморфоза идёт на всех парах, на удивление хорошо, будто у них с Юу был тщательно спланированный поединок по страстной любви. Она украдкой ощупывает сквозь рубашку собственную грудь; вид у неё трогательно беззащитный и несколько потерянный. Юу что-то шепчет лянчинке на ухо, и она прижимается к нему, зажав его одежду в кулаки. Они откусывают от одного куска лепёшки и пьют сяшми из чашки Юу.
- Умная, - негромко и одобрительно говорит Кору. - Вот я была та ещё дура...
В городе страшно тихо. Мне кажется, что я слышу какие-то далёкие звуки, но это, вероятно, только кажется. Самый тихий час, последний перед рассветом. Ловлю себя на мысли, что страстно не хочу, чтобы он кончался. Я боюсь за своих друзей. Я впервые в жизни вижу войну изнутри - и она уже надоела мне до невозможности. Я её ненавижу.
Слышатся шаги. Кто-то оступается на обломках баррикады.
Кору фокусным движением вытаскивает из-за спины пару пистолетов.
- Не надо, - говорит Марина. - Это Дин-Ли.
Кору кладёт пистолеты рядом с собой. Дин-Ли возникает из-за закопчённой стены, как привидение. Кланяется так светски, что это странно видеть здесь.
- Уважаемая Госпожа А-Рин, - говорит он извиняющимся тоном, - вы просили предупредить, когда изменится обстановка. Обстановка изменилась. Я бы настоятельно посоветовал вам, Уважаемая Госпожа, остаться здесь, по крайней мере, пока.
Марина стряхивает крошки с рук и встаёт.
- Всё так плохо?
- Плохо. Везут пушки от Дворца. Из Данхорета прибыл гонец, сообщивший, что армия на подходе.
Марина внезапно улыбается.
- Погодите, Дин-Ли, милый... Кому гонец сообщил?
- Анну... - Дин-Ли тоже улыбается. - Да, но это ничего не значит.
- Я так не думаю, - говорит Марина. - Мы идём вместе. Ник, ты останешься с ранеными - и я пришлю сюда людей, как только появится возможность.
- Вообще-то, хорошо бы, - говорит Юу. - Если что, раненых перережут первыми. Здоровых здесь маловато, защищать их некому...
Мы переглядываемся - и глаза Марины темнеют.
- Дорогой Л-Та, я каждую минуту буду думать об этом, - говорит она. - Ник, я надеюсь на вас.
- А-Рин, я люблю тебя, - говорю я, нарушая кшинасский придворный этикет. Но не могу не сказать.
- Ты так и не перестал быть варваром с диких гор, - сокрушённо вздыхает Марина, вызывая смешок у северян - и уходит вместе с Дин-Ли, унося с собой половину моего сердца.
Что меня всегда удивляло, так это белизна рассвета...
Закат почти всегда, во всех мирах, багров, кровав, залит расплавленным золотом, пурпурен - что-то такое в нём патетическое, драматическое, тревожное... этакие пышные похороны дня по всем классическим канонам. А вот новый день рождается негромко и неярко. Чуть заметная позолота, еле ощутимая розоватость - в море утренней белизны, нежно и светло, внушает радость и надежду, просто прогоняет тьму и всё, без всякого пафоса, нажима и напряжения. И - редко наблюдаемое таинство: на закате мы бодрствуем, совы, так сказать, а на рассвете мы спим. Наверное, поэтому оптимистов на белом свете меньше, чем пессимистов...
