Джефферсон Свайкеффер - Паутина будущего
— Почему бы вам сначала не спросить разрешения? — возмутилась она.
— Это не спасло бы вас.
— Да кто вы, собственно, такой?
Мало — помалу необычность окружающей обстановки стала доходить до ее сознания. Она была внутри огромного гранитного шара весом в миллион тонн, гранит был гладкий, отшлифованный, словно знаменитый флорентийский мрамор.
Какая же здесь глубина? И почему она все видит? Ее удивление нарастало по мере ухода чувства гнева.
— А как вы думаете, кто? — спросил маг.
Она снова разозлилась:
— Хватит играть в загадки! Говорите без обиняков, кто вы, собственно, такой?
Он выпрямился и почти опустил руку.
— Стенелеос Магус LXIV. Я… — он остановился и, помолчав немного, неохотно продолжил: — Меня можно сравнить с генетическими отказниками вашего времени, Я тоже своего рода отказник.
— Кто же вам отказал в правах? Отвечайте же, будьте вы прокляты!
Его голос стал еще тише, теперь это был шепот, полный боли и мучений:
— Я уже проклят. Я добровольный отказник. И проклят я также по собственному желанию. А мое наказание — спасение людей.
— Чепуха, — фыркнула Шарлин. — Перестаньте городить всю эту бессмыслицу и ответьте мне прямо.
Стенелеос спокойно и печально посмотрел на нее:
— Вы верите в грех?
— Да. Ну и что? Я с таким же успехом верю в сломанные руки и ноги, а также в то, что в ваши глаза спокойно можно попасть кулаком, а можно промахнуться.
— Вы верите в то, что видите?
— Конечно… — Шарлин запнулась и растерянно посмотрела вокруг себя на окружавший ее подземный мир. — Н-нет, — прошептала она.
И никто бы не поверил. Стонущие от собственной тяжести скалы, красно — золотистые на изломах, вызванных землетрясением, гигантскими ступенями поднимались вверх. Горные массивы были прозрачными и смотрелись словно пластмассовое наглядное пособие в школьном кабинете геологии. Высоко вверху было видно дно и очертания побережья Тихого океана.
Далеко внизу, около расплавленного ядра, Шарлин видела пульсирующие сердце планеты. Как когда — то Мэддок, она увидела уродливого гнома с шишковатым лбом, бугристыми мускулами на длинных, словно реки, руках и широченными, словно страны, плечами. В одной руке у него был молот, которым он, сотрясая землю, бил по куску металла величиной с целую Калифорнию. Мощь и сотрясение были невообразимыми. Шарлин быстро отвела взгляд, словно карлик мог ощутить его и возмутиться.
— Вы верите в то, что видите? — снова спросил Стенелеос.
Его голос был по — прежнему тихим, но более спокойным. Это был высокий, резонирующий, слегка потусторонний голос, но после сверхъестественного зрелища гнома у гигантской печи он казался совершенно обычным и земным.
Шарлин подняла на него взгляд и в полном отчаянии стиснула зубы.
— Нет, — она с трудом восстановила самообладание. — Нет, не верю. Да и как я могу верить? Это какой — то бред, может быть, наркотик или просто сумасшествие. Все это не может быть наяву.
Рука Стенелеоса, державшая ее, была теплой, но окружавший ее камень создавал освежающую прохладу.
— Сомнение — это грех.
Шарлин резко повернулась и вырвалась бы от Стенелеоса, если бы тот не сжал крепче ее руку.
— Что вы имеете в виду? — спросила она, стараясь освободить руку, несмотря на то что это причиняло ей сильную боль.
Потом она перестала вырываться и посмотрела на мага более внимательно. В этом фантастическом, ирреальном подземном царстве он — то уж точно был настоящим и твердым на ощупь. Его мех, лицо, очертания фигуры — все было, с одной стороны, чужеродное, но, с другой стороны, какое — то странно знакомое, человеческое. Он не был карикатурой, причудливым сочетанием человека и кошки. Говорил он спокойно и тихо, держался с достоинством и обладал огромной мощью.
Она на некоторое время замолчала, чтобы послушать его и немного подумать. Наконец она сказала:
— Сомнение грешно. Насколько я понимаю, все выбранные вами люди — грешники?
Стенелеос медленно и торжественно кивнул головой.
— Мой грех, по — видимому, гнев, а не сомнение.
— Отчасти да. Ваш гнев для вас самих. С вами рядом ходит убийство. Но все же ваш главный грех — именно сомнение.
— А Мэддок? Он ведь тоже сердитый человек, не так ли?
— С ним то же, что и с вами: гнев только обостряет его истинный грех. Его грех — леность. Все, что было дано ему, он растерял. Все его таланты и умения пропали даром.
Шарлин прищурилась:
— С какого же времени это стало грехом?
Стенелеос отвел взгляд в сторону. Он не ответил, но Шарлин все поняла. Все законы имели начало вместе с возникновением космоса, и, безусловно, грех расточительства был одним из самых серьезных.
— А Валентин? Я не знала его, но Мэддок все время о нем думает. В чем он грешен?
— Он боялся.
Шарлин снова взорвалась от возмущения, нисколько не заботясь о том, что ее душа в настоящий момент оценивается и взвешивается на весах судьбы.
— В чем же здесь грех — то, черт возьми? Вы не можете ставить в вину человеку то, что он испытывает страх. Вы браните жертву за то, что она — жертва. Это неправильно!
И снова Стенелеос отвел взгляд, не желая, а может быть, просто не в силах встретиться взглядом со своей неистовой обвинительницей. Через несколько мгновений Шарлин поняла, почему. Она слегка отстранилась от Стенелеоса, насколько это позволяла его рука, теперь уже совсем слабо державшая ее, и негромко спросила:
— А ваш грех? В чем заключается он? Какое преступление вам вменяется в вину?
На этот раз он посмотрел ей прямо в глаза, будто находя в них какое — то утешение. Теперь она исповедовала его, а для него исповедь была самым трудным испытанием.
— Гордыня.
Глава двадцать пятая
На другой стороне улицы напротив здания банка Марианна, Кристофер и Катя сидели в небольшом открытом кафетерии и считали, как проходят минуты. Катя держала в руках чоп Марианны и неустанно вела свой поиск. Когда она обнаруживала обнадеживающую информацию, она словно переставала дышать, но когда надежды оказывались обманутыми, она делала глубокий разочарованный выдох и вновь возобновляла свои попытки.
Наконец она, отчаявшись, отложила чоп в сторону.
— Бесполезно. Без включения моды активного поиска я больше ничего не смогу найти.
— Мы можем подождать. Время еще есть, — сказала Марианна.
Внешне она казалась очень спокойной, но тот, кто хорошо знал ее, мог видеть по слегка прищуренным глазам ее озабоченность.
— Полагаю, что можем, — не очень довольно ответила Катя, чье природное добродушие начало отступать в результате крайнего напряжения, сопровождавшего ночную игру в хищника и жертву. Она откинулась на спинку стула и немного грустно улыбнулась: — Полагаю, что даже должны. И все же…
