Аманда Хемингуэй - Нефритовый Грааль
— Никто этого не добивался, — терпеливо объяснял Натан. — Я просто родился самым обычным образом: родился и вырос. Пожалуйста, попытайтесь мне поверить. Послушайте. В пещере чаши нет: все это лишь для отвода глаз. Она в моем мире. Кто-то переместил чашу туда — возможно, для сохранности, хотя я не совсем уверен. Зачем вы ее искали? А если бы нашли, то что бы стали с ней делать? Если чаша впрямь часть заклинания, которое спасет ваш мир, то мы должны знать, как оно действует. Прошу вас…
Женщина не ответила. Губы ее оставались сжатыми в суровую полоску, потом вдруг кончики их приподнялись в улыбке.
— Если ты реален, — сказала она, — докажи. Прикоснись ко мне.
Что же Натан сразу не догадался! Ведь это так просто! Подойдя к женщине, он протянул руку навстречу ее руке.
— Можно? — Он почувствовал, что в этом мире масок и комбинезонов, где ему еще ни разу не пришлось видеть, чтобы люди дотрагивались друг до друга, нужно обязательно спросить разрешения. Даже у Эрика было своеобразное отношение к физическому контакту.
Кванжи Лей кивнула.
Он накрыл ее руку своей. Ее пальцы отозвались дрожью, словно по ним пробежало электричество. Женщина сказала:
— Они не способны создать такое. — Потом добавила: — Они привели мой разум в смятение. Должно быть, это какое-то заклинание. Грандир очень силен — сильнее, чем мы предполагали. У меня есть защита, но она недостаточно мощная. Я недостаточно сильна… — Голос Кванжи Лей сорвался на шепот; жутко было слышать его из уст человека, который совсем недавно столь великолепно владел собой. Натан уже не понимал, с кем она разговаривает: с собой или все же с ним.
— Вы сильная, — сказал он, потрясенный произошедшей переменой. — Я вижу. Вы очень сильная. Как раз с вами все в порядке, а вот со мной — нет. Я не знаю, кто я — наверно, какой-нибудь урод. Я засыпаю, вижу сон — и вот я здесь. Сначала я был лишь невидимой мыслью, а теперь с каждым разом становлюсь все материальнее. Пожалуйста, расскажите мне о чаше. Скоро настанет время просыпаться, и тогда я уйду, так что…
— Если ты реален, — рассудила женщина, — ты никак не сможешь уйти. Мы в Глубоком Заточении. Отсюда нет выхода. Никому еще не удавалось бежать из Ям.
— Вы так и не поняли. Для меня это сон. Я просто… исчезну…
Неожиданно Кванжи Лей одной рукой схватила Натана, притягивая к себе, а другой быстро провела по его лицу — ощупывая черты, как слепая.
— Ты кажешься слишком материальным, чтобы исчезнуть, — заключила она, — или же мои ощущения мне лгут. Ты не оборотень: у тебя человеческие глаза. Магией такого не добиться. Кто тобой управляет?
— Никто! — Натан пришел в отчаяние. Он уже чувствовал, как темнота рвется к нему, щекочет за пятки, разливается по сознанию.
— Похоже, ты сам веришь в то, что говоришь. Они обманули и тебя. Всегда есть тот, кто управляет…
И тут все закончилось. Он в последний раз глянул ей в лицо — губы ее приоткрылись от удивления; и образ ее растаял, раскололся; мальчика повлекло назад, за пределы света, разума, всего этого мира…
* * *Натан проснулся дома, в собственной постели, обливаясь холодным потом; за окном едва занималось утро. Он все повторял и повторял ее имя — Кванжи, убеждая, моля пустую комнату.
* * *— Скоро Грааль вернется домой, — сообщил Бартелми, — если точнее, в субботу. Подозреваю, что наш друг Джулиан Эпштейн вовсе не в восторге от этой идеи. Чашу повезут в опечатанном фургоне под охраной…
— Вооруженной? — восторженно спросил Натан. Они с Бартелми и Анни сидели в книжной лавке: взрослые на стульях, мальчик — примостившись на краю стола.
— Честно говоря, я не в курсе, — признался Бартелми. — Его везут в Торнхилл, где соберутся… м-м… главные участники спора: Ровена Торн, граф фон Гумбольдт и Алекс Бирнбаум. Ну и еще мы с Эриком.
— Мы тоже должны быть там, — сказал Натан. — Мы имеем к Граалю такое же отношение, как они.
— Несомненно. Только им об этом неизвестно, и я вовсе не намерен посвящать их во что бы то ни было, — резонно заметил Бартелми.
— Зачем это все фон Гумбольдту? — недоумевала Анни. — Что он надеется выиграть?
— Все не так просто, — пояснил Бартелми. — Подозреваю, Ровене удалось убедить его, что на таких условиях она сможет склонить Бирнбаума отозвать свое требование. Алекс с чрезвычайным почтением относится к историческому прошлому чаши, Удаче Торнов и всему прочему. Если он решит, что уступает чашу Ровене, то вполне может отказаться от претензий.
— Верно, — заметила Анни, — он впрямь способен так поступить.
— Ты общалась с ним больше нас. Как бы то ни было, фон Гумбольдт верит, что игра стоит свеч. Ровена позволила ему думать, что, как только Бирнбаум сойдет с дистанции, она согласится на продажу и последующий раздел выручки. Он во что бы то ни стало хочет избежать долгой, запутанной и дорогостоящей судебной тяжбы.
— Что вполне понятно, — согласилась Анни. — Но что задумала Ровена? Ведь она ни за что не согласилась бы продать чашу, разве нет? Быть не может, чтобы она всерьез планировала… О нет!
— Ограбление? — улыбнулся Бартелми. — Вряд ли. Полагаю, она лишь хочет, чтобы Эрик взглянул на чашу. Он произвел на миссис Торн большое впечатление. Как, впрочем, и на многих других. Не берусь судить, смогла ли она осознать, что Эрик действительно из иного мира, однако Ровена отнюдь не глупа и должна понимать, что он не сумасшедший. Она хочет, чтобы он увидел чашу — причем, что называется, на своем месте. Ровена выбрала не самый краткий путь, чтобы организовать эту встречу. Признаюсь, я и не ожидал, что она способна на столь изощренное коварство. Люди не перестают меня удивлять — и это обнадеживает.
— В вашем возрасте, — хитро улыбнулась Анни, — наверное, осталось не так много, чему удивляться.
— А вот тут ты как раз ошибаешься, — парировал Бартелми. — Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что никого нельзя просчитать до конца. Как только начинаешь думать, что знаешь людей, они совершают нечто из ряда вон выходящее. Человеческая натура изобилует потрясающими глубинами — и мелями, разумеется. Что бы там ни говорил Фрейд, правил поведения для нее не существует.
— Но ведь гены, несомненно, предопределяют, каким станет человек, — вмешалась Анни.
— Гены ничего не предопределяют, — возразил Бартелми. — Можно позволить наследственности угнетать тебя — или жить с ней в согласии — или возвыситься над ней. Человек сам себя определяет. Разве гены могут превратить спустившуюся с дерева обезьяну в поэта? Я рассказывал вам о магии, о силах немногих Одаренных, однако истинная магия заключена в душе Человека.
