Джин Вулф - Цитадель автарха
Однако я не мог занять иное помещение, кроме этого, издревле закрепленного за автархами; не мог я и заново обставить комнаты, не намекнув тем самым на критическое отношение к своим предшественникам. И пусть мебель больше радовала разум, чем тело, какой же восторг я испытал при виде сокровищ, оставленных мне в наследство прежними автархами! Я обнаружил документы, относящиеся к давно забытым и ныне едва ли понятным делам; механические приспособления, остроумные и загадочные; оживший от тепла моих рук микрокосм, чьи мельчайшие обитатели, стоило мне присмотреться, начали увеличиваться в размерах и приобретать человеческий облик; лабораторию с легендарной «изумрудной скамьей» и множество других диковинок, самой интересной из которых оказалась заспиртованная мандрагора.
Реторта, в которой она плавала, представляла собой сосуд высотой около семи пядей и шириной в два раза меньше; сам гомункул был ростом в две пяди. Когда я слегка постучал по стеклу, он повернул ко мне глаза, похожие на матовые бусинки, глаза, на вид еще более незрячие, чем у мастера Палаэмона. Его губы зашевелились, и хоть я не услышал ни звука, но сразу понял, что именно он говорит; и еще каким-то необъяснимым образом я почувствовал, что бледная жидкость, в которую он был погружен, превратилась в мою собственную мочу с примесью крови. – Зачем ты оторвал меня от размышлений о твоем мире, Автарх? – Он действительно мой? – переспросил я. – Теперь я знаю о существовании семи континентов, и лишь часть из них покорна священным фразам.
– Ты – наследник, – произнесла сморщенная тварь и повернулась ко мне спиной – не знаю, случайно или намеренно. Я снова постучал по реторте.
– А кто ты? – Безродное существо, чья жизнь протекает в кровавой среде. – Так ведь и я был таким! Мы должны подружиться, ты и я, как сходятся два человека с одинаковым прошлым.
– Ты шутишь.
– Вовсе нет. Я испытываю к тебе настоящую симпатию и думаю, мы похожи друг на друга больше, чем тебе кажется.
Маленькая фигурка снова повернулась лицом и заглянула мне в глаза. – Хотелось бы доверять тебе, Автарх. – Я говорю совершенно серьезно. Никто не уличал меня излишней честности, и я довольно много лгал, когда считал, что это обернется мне на пользу, но сейчас я вполне откровенен с тобой. Скажи, могу ли я что-нибудь сделать для тебя?
– Разбей стекло.
Я колебался.
– Разве ты не умрешь при этом? – Я никогда не жил. Я перестану думать. Разбей стекло. – Нет, ты все-таки жив.
– Я не расту, не двигаюсь, не откликаюсь ни на какие возбудители, кроме мыслей, что никак не назовешь ответной реакцией. Я не способен размножаться и размножать других. Разбей стекло.
– Если ты и вправду не живешь, я мог бы найти какой-нибудь способ вдохнуть в тебя жизнь. – Довольно доброхотства! Когда ты была здесь в заключении, Текла, а тот юноша принес тебе нож, почему ты не хваталась за свою жизнь?Кровь бросилась мне в лицо, я замахнулся эбеновым жезлом, но не ударил.
– Жив ты или мертв, но у тебя проницательный ум. Текла – это та моя часть, которая наиболее подвержена приступам гнева. – Если бы вместе с памятью ты унаследовал ее железы, я бы добился своего. – И ты знаешь это. Как ты, незрячее создание, можешь так много знать?
– При элементарном умственном усилии возникает ничтожно малая вибрация, которая волнует жидкость в этом сосуде. Я слышу твои мысли.
– А я заметил, что слышу твои. Почему же я могу слышать только твои мысли, а мысли других мне недоступны?
Теперь, глядя прямо в маленькое сморщенное личико, освещенное последним солнечным лучом, который проник через запыленную амбразуру, я уже не был уверен, что губы его вообще шевелятся. – Ты, как всегда, слышишь самого себя. Ты не можешь слышать других потому, что твой разум постоянно кричит, точно младенец в корзине. О, кажется, ты припоминаешь! – Помню, давным-давно я мерз и голодал. Лежал на спине, а со всех четырех сторон меня окружали коричневые стены, и я слышал свой собственный вопль. Да, наверное, я был тогда младенцем. Думаю, даже ползать не умел. Ты очень умен. А о чем я думаю сейчас?
– О том, что я – всего лишь бессознательное проявление твоей силы, вроде Когтя. Разумеется, ты прав. Я был изуродован и умер еще до своего рождения, и с тех пор меня хранят здесь в белом бренди. Разбей стекло.
– Я бы сначала расспросил тебя. – Брат мой, там, у дверей, один старик ожидает тебя с письмом.Я прислушался. До этого я внимал лишь его словам в моем уме и потому испытал довольно странное ощущение, вновь услышав реальные звуки – крики сонных дроздов среди башен и осторожный стук в дверь.
Посланцем оказался старый Рудезинд, который когда-то привел меня к комнате-картине в Обители Абсолюта. Я жестом пригласил его войти (к немалому удивлению караульных), ибо хотел с ним поговорить и знал, что при нем мне не нужно заботиться о поддержании собственного достоинства.
– Ни разу в жизни здесь не бывал, – признался он. – Чем я могу быть полезен вам, Автарх?
– Одно твое присутствие уже полезно нам. Ты знаешь, кто мы такие, не правда ли? Во время прошлой нашей встречи ты нас узнал.
– Если б мне не было знакомо ваше лицо, Автарх, я бы знал о вас раз в двадцать больше. Мне часто о вас рассказывали. Похоже, здесь ни о чем не говорят. Как вас тут взрастили и где потом видели. Как вы выглядели и что именно сказали. Не найдется ни одного повара, который не угощал бы вас пирожными. Все солдаты развлекали вас историями. Давненько я не встречал женщины, которая не целовала бы вас и не штопала бы дыры на ваших штанах. У вас была собака…
– Вот это верно, – вмешался я. – У нас действительно был пес.
– Да, а еще – кошка, птичка и некая тварь, которая воровала яблоки. Вы излазали здесь все стены и сигали с них вниз или раскачивались на длинной веревке. А бывало, делали вид, что прыгаете, а на самом деле прятались где-нибудь в укромном месте. Вы – это каждый мальчик, когда-либо живший здесь, и я слышал про вас истории, которые на самом деле произошли с людьми, состарившимися, когда я был еще юношей. Мне рассказывали о моих собственных поступках семидесятилетней давности.
– Мы уже поняли, что лицо Автарха постоянно скрыто маской, которую лепят ему другие люди. Вне всяких сомнений, это только на пользу: не слишком возгордишься, если тебе известно, насколько ты в действительности отличаешься от предмета общего поклонения. Но мы хотели бы услышать о тебе. По словам старого Автарха, ты был его стражником в Обители Абсолюта, а теперь выясняется, что ты служишь Отцу Иниру.
