Екатерина Бобровенко - Путешествие по Долине Надежды (СИ)
И все больше погружался назад, в свои видения, наполненные как густой черной жижей, пронзительными криками, воплями и ревом. Что-то подобное он уже слышал раньше — слышал, но изо всех сил старался забыть, хотя понимал, что не должен так поступать. Потому что это были их крики — тех, что вступился за него, не побоясь кинуться в самое пекло, прийти на помощь осажденному врагами городу. Это были крики тех, кто их спас, — тех детей, жалкую кучку, оставшуюся от когда-то великого города. Теперь к ним прибавился и голос Кэрен — одинокий, тоскливый, протяжный. Словно вой волчицы на холодном ветру.
И снова вспомнил ее — кривая, не похожая на звериную лапа, изуродованная многочисленными шрамами и рубцами. Жуткая обросшая спутанной, грязно-черной шерстью, ближе к пальцам переходящей в сверкающую металлическим блеском чешую. Увенчанная загнутыми когтями, каждый в пол-ладони длиной, она с размаху обрушивается на хрупкую, замеревшую в страхе и нерешительности тонкую фигурку, оставляя глубокие длинные порезы на всем, что попадется на пути. Страшные раны от когтей. Когтей, что острее стали…
Он содрогнулся всем телом, когда воображение нарисовало рядом с ней Кэрен — тонкую, хрупкую фигурку, с кротким лицом и ясными глазами.
О Великий Кристалл! он полюбил ее сразу, как только заметил. Полюбил всей душой, безвозвратно. Увидев однажды, расцвеченную ярким солнцем фигурку, он сразу понял, что попался. Тот момент, когда охотник становится добычей. Но не жалел и не пытался. Потому что теперь точно знал — любовь с первого взгляда существует. Пожалуй, она и есть самая настоящая…
— …Почему, Люк? — Кит больше не кричала. Лишь спрашивала тихо, низким от волнения голосом, в котором чувствовалось отчаяние.
Он заглянул в ее потемневшие, потухшие глаза, и понял, что не может промолчать. Потому что не может так больше.
— Потому что я люблю ее…
И добавил чуть хриплым голосом:
— И пойду за ней, даже если весь мир будет против.
* * *Яркие картинки начали медленно угасать. Старые воспоминания, так неожиданно явившиеся перед Мэреш, меркли, делались тусклыми, блеклыми, становясь похожими на невесомые облачка серого дыма. Помаячили еще недолго перед мысленным взором, тая и растворяясь в окружающей синеве, пока внезапный порыв ветра не развеял их окончательно.
— Если честно, не думал, что ты попросишь о встрече, — послышался где-то совсем близко знакомый голос. Холодно-сдержанный, жесткий. Голос, который она так долго — на протяжении целых десяти лет — боялась услышать вновь. Голос, который не уставал говорить ей, какой она была прекрасной, который она так любила. Всем существом, всей наивной и чистой душой.
Впереди, сливаясь с окружающей предрассветной синевой, вырисовывался неясный, словно окутанный мраком, силуэт.
Алан покачнулся и сделал шаг вперед, навстречу ей. Коротко кивнул в знак приветствия.
— Здравствуй, Мери.
Эти слова, произнесенные так ласково, так нежно, так добродушно и тепло, эхом отдавалась у нее внутри, заставляя трепетать и вздрагивать.
Но Мэреш не ответила на приветствие.
— «Честно»? С каких это пор ты обзавелся честью? — голос прозвучал не так громко, не так жестко, как хотелось. Он казался надтреснутым и дрожащим, и Хранительница злилась на себя за это, но ничего не могла сделать. Потому что внутри, затопляя все приятной, щекочущей теплотой, дрожало и билось от волнения сердце.
Вопреки ожиданиям, вопреки всем мыслям, старательным уговорам, она не чувствовала ни страха, ни отвращения, ни навести к тому, кто так спокойно и неподвижно стоял перед ней, взирая на нее вопросительным, ожидающим чего-то взглядом.
Варг не ответил на ее слова. Лишь стоял и молча наблюдал за ней, за ее движениями, походкой, за ее взглядом.
— Раньше у тебя были короткие волосы, — неожиданно произнес он, прерывая затянувшееся молчание.
Мэрен чувствовала, как его взгляд — почти физически ощутимый, тяжелый — скользит по ней, обдавая неприятным холодом. Как дыхание самой Тьмы.
— Ты была такая нежная, такая невинная с ними… Как цветок белой лилии…
— Невинность очень часто принимают за слабость!.. — жестко отрезала Хранительница.
— Да?.. — Алан удивленно выгнул бровь. — Ты была такой наивной, такой прекрасной, такой… светлой… — он слегка качнул головой. — А я ведь, признаюсь, до сих пор тебя люблю.
Мэреш вздрогнула и отпрянула назад. Это признание, простое, легкое, как бы невзначай слетевшее с его губ, ворвалось в нее огненной волной, сметая все на своем пути, прогоняя вертевшиеся в голове мысли, заставляя забыть все заранее подготовленные возражения. Хранительница почувствовала, как стена между ней и бывшим возлюбленным — та, казалось, нерушимая преграда, которую она годами воздвигала перед собой, стена из обид, предательств и разочарований, — содрогнулась на миг, ощутимо покачиваясь и трясясь, и пошла крупными трещинами, каждое мгновение норовя пасть к ее ногам.
— Я никогда тебя не забывал, всегда верил тебе, вопреки всему, а ты…
— А я тебя ненавижу! — сквозь зубы процедила Мэреш, подаваясь вперед и глядя варгу в глаза. Она все вложила в этот взгляд — остатки всей своей злости. Все многочисленные обиды, которые она хранила эти годы и которые так больно ранили ее каждый раз. Всю свою ненависть… Ненависть, которой на самом деле не было.
Потому что она не могла и — Хранительница боялась признаться себе в этом — не хотела ненавидеть того, кто сейчас стоял перед ней. Понимала, что должна — из-за него она оставила все, что у нее было, из-за него она позволила себе потерять голову от любви, из-за него лишилась всего и всех. Всех, кто ее ПО-НАСТОЯЩЕМУ любил. Из-за него…
Но не могла и проклинала себя за слабость, за свои так не вовремя нахлынувшие воспоминания, и еще крепче стискивала зажатое в ладони кольцо. То самое, которое он подарил ей. Всего за несколько дней до Восстания.
— Ненавидишь? — варг усмехнулся, словно в словах Хранительницы было, над чем смеяться.
— Твоя глупая ненависть ничего не стоит! — он вдруг оказался совсем рядом, нависая над ней гигантской черной громадой, и с силой сжал ее руки своей когтистой, полузвериной лапой.
Мэреш вздрогнула, почувствовав на себе его взгляд. Полный хищный ярости, он словно горел огнем, мерцая и вспыхивая горячими искрами в радужке его неестественно ярких, янтарных глаз. Глаз, которыми она так восхищалась прежде, и которые смотрели на нее с самой нежной и искренной любовью. — Через час, максимум через полтора, ваш жалкий барьер падет, и мы, наконец, получим то, что заслужили по праву!
