Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов
Он спрашивал, но не у нас, а у того, кто сжимал сейчас свою голову скрючившимися пальцами.
– Чем карается предательство?
– С… см…
– Я не слышу ответа!
– Смер…
– Я не слышу ответа!
И пусть эти слова относились не ко мне, я невольно произнес, хоть и одними губами, то, что желал услышать божественный судия. И не только я один: те, кто стоял рядом, те, чьи лица я мог видеть, шептали. Все громче и громче. А потом нарастающий гул разорвался криком:
– Смертью!
Крикнул сам обвиненный. Крикнул и поднял голову. По его щекам текли слезы, но глаза… Они могли быть какими угодно: испуганными, озлобленными, ненавидящими – и все же они были счастливыми. Как будто вместе со страшным словом куда-то прочь умчались все страхи и тревоги.
– Смертью.
Он поднялся, пошатываясь. Обвел взглядом наши ряды, словно что-то рассеянно ища, потом медленно двинулся вперед. К стене галереи. А когда между ним и каменной кладкой осталось шагов двенадцать, побежал.
Никто из нас не вздрогнул. Никто не подумал о том, что преступник собирается сбежать, потому что все знали: вершится правосудие.
Он ударился о стену со всего размаху. Ударился корпусом и отчасти головой. Брызнула кровь, но раны пока еще не были смертельными. Тогда он вновь отошел назад и вновь разбежался. Еще раз. И еще. Он бросался на стену до тех пор, пока в последний раз не отшатнулся и ноги не перестали его держать. Но и тогда приговоренный не отступил. Он подполз к стене, встал на колени, ухватился за выступающие из кладки края камней и изо всех оставшихся сил ударился лбом.
Череп раскололся. С противным треском. Нет, мозги не вылетели наружу, да и самоубийца остался стоять на коленях рядом со стеной, но все мы знали: он мертв.
Возмездие пришло.
Преступник наказан.
– Он был худшим среди вас. Единственным, недостойным помощи. А всех прочих я проведу над бездной греха к искуплению. Но прежде чем обратиться к душе, надо заглушить голос плоти.
Лус чуть покачнулась, как будто в речи прибоженного прозвучало что-то важное, касающееся ее одной, и начала путь вниз по ступеням. Прошла мимо Глориса, мимо своего брата, отрешенно стоящего с полуприкрытыми веками, ступила на камни двора, и я почему-то подумал, что нечто подобное уже происходило. Не со мной, но точно вокруг. Была женщина, и были мужчины, вожделевшие ее. Правда, тогда я всего лишь смотрел, а сейчас…
– Сосуд сам выберет первого, кто взломает девственную печать. И вы примете его выбор.
Лус шла между мужчинами, чуть шевеля губами, словно что-то шепча на ходу. И она не смотрела никому в глаза. Совсем никому. А когда приблизилась ко мне, я услышал сдавленное и по-детски испуганное:
– Я не знаю, что мне делать…
Зато я знал. Хотя бы в эту самую минуту.
Узел седьмой
Где-то…
За окном темнеет. За узким, наполовину заложенным камнями проемом – единственным источником света в моей комнате – заканчивается день. День, открывший передо мной сокровищницу знаний. Только блеск золота в ее сундуках не проясняет зрение, а слепит глаза.
Я ничего не могу понять. Стараюсь, мысленно занимая место то одного, то другого участника рассказанных мне историй, но все тщетно.
Зачем бежать из родного мира, чтобы в чужом оставаться все тем же самолюбивым, самоуверенным и жестоким существом? Зачем кровью других устанавливать свою власть за гранью этого странного сна? Может быть, правильнее было бы проснуться там, дома? Проснуться и наконец начать делать то, что считаешь нужным?
За окном темнеет. Скоро наступит ночь, за ней придет утро, а где-то позади этих двоих уже строит неведомые планы новый день. Что он готовит мне? Да и есть ли вообще разница в том, что может случиться?
Меня не станут вечно держать в детском теле, это понятно. Скорее всего, поступят так же, как с Себерро, только найдут подходящее желание и человека, который его пожелает. Куклу. Тогда я либо опять попаду в ловушку, либо вступлю в сражение с чьей-то душой, чтобы победить и… И постараться овладеть новой плотью.
Сражение. Это слово только звучит заманчиво, а на деле обещает новый приступ скуки. Мне ведь уже обо всем рассказали, не так ли? Пусть не открыли всех секретов, но дали понять, в каком направлении надо искать ключи к сундуку победы. А может быть, эсса Рен оказался даже чрезмерно щедрым. В конце концов, сторонники нужны всем. Особенно обязанные жизнью сторонники.
Кто-то любит ночь, кто-то ее боится, мне же все равно, светло или темно перед глазами, потому что я знаю: мрак может сгуститься и посреди самого яркого солнечного дня.
Так было, когда меня известили о Либбет, совершившей ту нелепую глупость. Моя племянница с детства не отличалась глубоким умом, но не должна была вступать во «врата мечты». Зачем? Почему? Я ломал голову над множеством возможных ответов. А после возвращения спрашивать было бесполезно. Наверное, ей тоже стало скучно жить, и она сбежала в… В сон за гранью реальности.
Здесь возможно все, если верить Себерро Рену. Но с другой стороны, если верить ему же, по ту сторону «врат» ничего не меняется. Просто возникает новое поле, уставленное фигурами, а игроки-то те же самые.
Мы.
Вечер, вечер, вечер… Только он один не слушается ничьих просьб и приказов. Только он придет: сегодня – ко мне, завтра – к кому-то другому.
Кто знает, может, меня просто убьют? Все те часы в обществе недокровок я не чувствовал, чтобы во мне хоть кто-то нуждался. Даже как в расходном материале. Держат при себе, чтобы не дать шанс какому-нибудь смельчаку, и только. Или на тот случай, если с моим предшественником что-то не заладится. А едва удостоверятся в успехе, убьют. Да. Наверняка. Но… Это стало бы самым приемлемым выходом.
Я не хочу воевать со своими соплеменниками. И уж тем более не хочу воевать с теми, кто по праву рождения живет в здешних краях. Да, война способна развеселить дух и разбередить кровь, но лишь случайная, нежданная, непредсказуемая. А осознавать, что тебя ждут годы, состоящие из одних сражений… Скучно.
Стать хозяином какого-нибудь клочка земли? А дальше? Владения хороши для поколений, сменяющих друг друга, но здесь невозможно продолжать свой род. А если все же решишься, получишь в наследники вечно озлобленных или рабски покорных недокровок. Да и нести в себе они будут не твою кровь, а кровь сломанной тобой куклы.
Темнота становится все гуще.
Зачем мне здесь жить? Зачем прыгать из тела в тело? Зачем умирать и снова рождаться? Смерть должна происходить лишь однажды, иначе жизнь перестает иметь цену. Туда-сюда, туда-сюда, как маятник… Себерро Рен никогда бы не признался даже самому себе, что стал часовым механизмом. Причем ущербным, ведь, когда завод кончается, приходится начинать все сначала уже среди других шестеренок. Неужели он ни разу не пытался повернуть ключ? Или решил, что проще давить чужую волю, а не помогать ей? Так на него скоро перестанет хватать кукол. Он же разборчив, если будет выбирать сам, возьмет не каждое тело, значит, рано или поздно окажется в тупике. Но пока эсса Рен живет одним мгновением, и ему этого достаточно.
