Карина Демина - Наша светлость
В кувшине, судя по запаху, было вино. И пил его тан маленькими глоточками.
Аль-Хайрам же, разом забыв о происшествии, продолжил рассказ.
…об островах, которые кочуют по морю, а следом за ними плывут и нарвалы, и гигантские черепахи. Из их панцирей островитяне строят дома…
…о землях, которые видят солнце лишь несколько дней в году, а прочее время там царят тьма и холод. Но в холоде растет удивительный сизый мох. За него хаотцы готовы платить алмазами по весу…
…о чудовищах, что обитают в морских глубинах… о ловцах, которые строят огромные корабли, настоящие плавучие города, а не корабли, и выходят в море бить чудовищ, потому что поклялись истребить всех…
Тисса слушала краем уха, ей было страшно за тана. А если она его отравила? Нечаянно, но…
— Все хорошо. Не волнуйся, — сказал он каким-то осипшим голосом. И поднос убрал. Вероятно, есть ему расхотелось.
Первая партия листовок была отпечатана. И Плешка не без гордости взирал на дело рук своих. Конечно, содержимое желтых бумажек ему не нравилось. Ну вот уродился Плешка таким непонятливым, сколько уж лет прожито, а все в толк взять не может, чем это одним людям интересна жизнь других людей. И ладно бы просто смотрели, так нет же, влезть норовят с советами предобрыми…
…такие вот добрые когда-то присоветовали Марийке на ферму запродаться, раз уж все равно залетела. И кормят там, и поят, и сухо… Кто знал, что груз по дороге скинут?
Свои ж потом и рассказали. Не про Марийку, конечно, кто там знал, как ее зовут. Баба и баба… много таких, неприкаянных в мире, никто убытку и не заметит. Нет, не то чтобы Плешка так уж душой к шестнадцатилетней шлюшке, по соседству обретавшейся, прикипел, что жизни без нее не мыслил, скорее уж злость брала на дуру, которой вздумалось с судьбой в кости играть.
И на тех умных, подсказавших выход.
Вот бывает же, что есть человек, а потом раз вдруг и нету…
Неправильные это мысли. И Плешка старательно гнал их, заставляя себя гордиться проделанной работой. А что, оттиски вышли хорошие. Текст аккуратненький, буковка к буковке. Краска легла ровно, даром что такой трактаты печатать, а не пасквили…
— Молодец, — сказал тот самый наемник, который и принес заказ. Он отзывался на кличку Шрам, хотя шрамов на лице или руках не имел.
Нехороший человек. Мутный. Говорит много, да два слово через одно — вранье, какого поискать. И ведь складно выходит… герой войны… еще той, прошлой, о которой в городе вспоминать не принято было. Послушать его, так кровь за лордов лил, едва всю не вылил, когда другие — тут Шрам поглядывал на Плешку хитровато, с намеком — в городских стенах отсиживались. А теперь, стало быть, ненужный стал. На обочине жизни… выражался Шрам по-благородному, красиво.
Только Плешка к его-то годам меж людей потерся, наловчился за лицами хари видеть. Если Шрам за что и воевал, то за собственную выгоду. Небось куражился по лесам, пока хвост не прищемило, потом в наемнички подался, да только и там ныне прежней вольницы нету. Вот ему и тесно…
— Деньги? — С такими, как этот, Плешка предпочитал говорить о деле и только о деле.
Почудилось — ударит. Но нет, на стол плюхнулся кошель.
— Сегодня заберем.
— И куда?
— А тебе-то что за дело?
— Ну… — Любопытство в подобных делах и вправду проявлять не пристало, Плешке вдруг почудилось, что знает Шрам. И про старого лорда, и про собственные Плешкины надежды раз и навсегда развязаться с этакой жизнью, и про страх, от которого кисти ломит не хуже, чем на дыбе. — Если тебя повяжут, то моей голове на плахе быть.
Он надеялся, что причина покажется достаточно веской.
— Ничего. Тебе за риск платят.
Не поверили…
— Людям раздадим… людям надо просвещаться. — Шрам захохотал и, вытащив из-за пазухи свиток, кинул на стол. — Вот тебе. Надо сделать двадцать тысяч… для начала.
Плешка развернул свиток.
— Читай-читай. Думай. Смотри. Лучше с нами быть, чем с этими…
Нет, конечно, Шрам сказал это просто так, без двойного умысла, иначе бы не золотом — сталью рассчитались за услугу. И Плешка вернулся к свитку, озаглавленному «Слово о правах и свободах человека».
…Люди рождаются свободными и равными в правах…
Это не походило на все то, что он печатал прежде.
…Народ является источником любой власти. И никто не вправе требовать себе власти над самим народом…
— Нравится? — поинтересовался Шрам.
Нет. Слишком опасно, потому как этим словам легко поверить, но Плешка опасался и думать о том, к чему приведет подобная вера.
…Закон есть выражение воли народа, и каждый имеет право участвовать в его создании. Закон един для всех, и все люди, вне зависимости от сословия или достатка, равны перед ним.
— Сколько времени тебе понадобится?
— Много. Двадцать тысяч — это… Надо шрифты чинить и… оттиски тоже… машины вот… они могут целый день, но надо… — Плешка понял, что ему не уйти от ответа. Сказал первое, что в голову пришло: — Месяц…
— Ну… месяц нас вполне устроит. — Шрам поднял руки. — Работай, мастер. И будет тебе счастье.
Рожденные равными, люди занимают посты и публичные должности сообразно собственным добродетелям и способностям. Всякий же, кто выступает против воли народа, является его врагом. И только уничтожив врага, народ обретет истинную свободу…
Тем же вечером Плешка выйдет из полузаброшеного рыбацкого домика, где человек случайный, не знающий о глубоких подвалах, не найдет ничего, помимо паутины и крыс. Он направится в столь же неприметный бордель и передаст копию свитка мальчишке вместе с запиской.
Ответ придет под утро: Плешке надлежит продолжить работу.
Синие плащи будут готовы принять и груз и тех, кто за ним явится.
Вот только опоздают.
Тому, кто говорил о свободе, хватит и половины от заказа.
Аль-Хайрам ушел, сказав напоследок:
— Смотри, ревностью и ее и себя обжечь недолго.
— Я не…
Ложь. И Аль-Хайрам отвечает смехом. Ашшарцы вообще готовы смеяться по любому поводу, и раньше эта их привычка казалась Урфину забавной, как и многие другие.
Встреча с самого начала была ошибкой. С первого взгляда, который Аль-Хайрам на девочку бросил. Оценивающего. Внимательного. Такого, который отметил и волосы, убранные под сетку, и тонкую шею с голубоватой нитью вены. Крохотное приоткрытое ушко и нежный изгиб плеча. Тень под ключицей. И мягкий абрис груди. Ткань платья показалась вдруг вызывающе тонкой. А еще вырез… неосторожное движение, и платье опустится чуть ниже, приоткрывая белое плечико.
Аль-Хайрам не отказывал себе в удовольствии смотреть.
